Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Долго я стоял так, облокачиваясь на узкий подоконник (бабушка всё ворчала, что он покосится от того, что я вечно на него наваливаюсь), и ждал, когда папа припаркует свой жигуль во дворе, выйдет, поднимет голову и, увидев мой чёрный силуэт на фоне тёплого электрического света, помашет рукой, а я помашу в ответ. Наверное, я не так уж и долго там стоял, но в детстве время ведь течёт совсем по-другому, и минуты, особенно минуты ожидания, кажутся чуть ли не днями.

Родители приходили, мыли меня и укладывали спать. Я натягивал одеяло на голову, потому что всегда боялся того, что скрывает в себе темнота. Меня пугала не полная детских догадок неизвестность, а вполне реальная угроза: ночные духи, как я их называл. Бестелесные, они давали о себе знать лишь действием – бороздили косыми полосами света наш побелённый потолок. Каждый раз я с любопытством ждал их, закрывшись одеялом по самую макушку, высунув только нос, чтобы можно было дышать, и оставив маленькую щель, чтобы смотреть одним глазом. Когда они появлялись, я весь сжимался в комок от страха, зажмуривался и повторял про себя молитву, которой меня научила бабушка. Много ночей я так провёл. Иногда просыпался в темноте и не мог заснуть, дожидаясь появления визитёров. Они всегда приходили, будто зная, что я жду их под ватным одеялом, весь взмокший, но слишком испуганный, чтобы оголить хотя бы пятки.

Однажды я осмелился спросить у бабушки, видит ли она этих призраков, постоянно приходящих к нам ночью, на что она самым будничным тоном, не отрывая взгляда от вечно танцующих спиц, ответила: «Дорогой, не глупи. Это машина проезжает внизу по двору, а до нас доходит свет её фонарей».

Немыслимо! Машина едет по земле, а мы живём у самых маковок берёз, но свет её фар пересекает потолок нашей комнаты! С тех пор я не боялся призраков и только лишь поражался тому, что в любой час до самого утра, в любую секунду кто-то может проехать по нашему двору вместо того, чтобы спать. И так до того момента, когда солнце, появившись в дальнем уголке, стечёт по стене до пола и зальёт светом всю комнату, и мои полосы сольются с этим светом, исчезнув до следующей ночи. И куда они едут? Откуда?

Бывало, что я задерживался после школы, гуляя с мальчишками до ранней зимней темноты, и подолгу потом сидел на скамейке в одном из дворов, считая горящие окна и пытаясь найти закономерности или фигуры из тетриса. Я знал, что меня давно ищут, подняли тревогу и наверняка накажут за столь позднее появление, но всё равно не шёл, потому что лучше так, чем учить уроки. Не дай бог, я ещё и двойку отхватил, тогда наказание будет в два раза страшней, ведь если я просто пропал, все будут рады, что вернулся, а вот крыть двойку мне нечем. И я сидел: упрямый, озябший, голодный. Все мои друзья разошлись уже по домам, уплетали свой ужин, получали подзатыльники за опоздание, выговоры за двойки, похвалы за пятёрки, а я всё сидел и глядел на окна, думая о людях, которые живут за ними.

В подъезде, соседнем от моего, на втором этаже виден был зелёный абажур под потолком, делающий свет из окна зеленоватым. В квартире над ней была обычная жёлтая лампа, а ещё выше свет из окна был красным из-за алых штор, и этот светофор был самой родной картинкой, по которой я из тысячи, из миллиона подъездов узнал бы свой, окажись так, что я забуду, в каком доме живу (случись так, что грабитель ударит меня по голове, и я запутаюсь в этих почти что одинаковых домах).

Я никогда не узнаю, что за люди живут за этими окнами. Я знал в лицо некоторых своих соседей – из нашего подъезда и немного из соседних, но не знал их имён. В основном то были знакомые моих стариков, ещё с тех времён, когда соседство было чем-то большим, чем немым сосуществованием рядом друг с другом. Многие из них казались мне смутно знакомыми, но мало с кем я здоровался.

Это всегда было неловко и как-то странно, потому что их лица были декорациями ко многим годам моей жизни, но я так и не удосужился узнать, кто они такие и чем живут. Когда я вернулся в Россию, я видел, что многие пожилые люди улыбаются, встретив меня на улице, и в их улыбках читалось что-то вроде: «Ну вот ты и вернулся, сынок». Некоторые смотрели заинтересованно, а кто-то рассматривал пристально, прищурив глаза, то ли пытаясь вспомнить, кто я такой, то ли пытаясь разглядеть признаки того, что я вернулся завербованным агентом Запада)).

Помню, у нас на первом этаже кто-то умер. Во двор ворвалась скорая с ревущей сиреной, санитары скрылись в подъезде, вынырнули спустя полчаса с кушеткой на колёсах и огромным чёрным мешком на ней. Мы с пацанами гоняли мяч неподалёку, но в ту секунду остановились как вкопанные, бросили игру в самом разгаре и побежали к бело-красной Газели, в надежде увидеть лицо мертвеца. Санитары отогнали нас, сказав что-то грубое, матерное, шикнув и махнув рукой.