Пацифист. Берта

Не поеду, и все тут. Как ни уговаривали, ни в какую.

- Диду, - в который раз обратилась к нему Оксана, - перед людьми соромно.

- А шо тоби соромно, шо? Хай тым будэ соромно, хто атому напустыв. Мэни треба сына дочекатися. Дэ вин нас знайдэ, колы повэрнэтся?

Бабка Христя заплакала, и Любовь Кирилловна поднесла платок к глазам.

- Дедушка, - сказал милиционер, - не надо разводить здесь агитацию. Освободите помещение!

- Цэ для тэбэ - помещение. А для мэнэ - моя хата! Бач, якый найшовся. Я тут родывся, тут и помру1 Так-то.

Милиционер понял, что так просто с дедом не сладить. Снял фуражку, присел к столу. Потом обратился к женщинам:

- Вы идите в автобус. Мы тут пока поговорим.

Когда те вышли, он вытер платком околыш фуражки изнутри, достал сигарету, закурил.

- Дай и мэни, - буркнул дед Трофим,

Милиционер протянул сигарету с фильтром, который дед сразу отломал, бросил под ноги. Прикурил.

- Чуе мое сердце, не вернусь сюда. Помру на чужбине.

Помолчали. На улице отчаянно засигналил автобус. Милиционер поднялся.

- Пошли, отец. Все выезжают. Меня пойми, нелегкая служба. В Калачах старуху умирающую на руках выносили, просила оставить, а как оставишь? Помрет- кто хоронить будет? Пошли.

- Та вже ж.

Старик поднялся и, казалось, постарел еще больше, согнулся, как-то бочком вышел из дому…

Автобус тронулся, поехал дальше с открытыми дверями, и оглянуться захотелось, до боли захотелось, но будто парализовало шею, не повернуть ее, глаза не скосить. Сцепил дед пальцы до глухого хруста и уже больше не видел, кто заходил, что говорили не слышал, не замечал, сколько людей набилось в автобус, кто рядом сел, не чувствовал ничего. Только маковка церкви в глаза засияла, и будто звоны ударили. Тихо сначала, в маленькие колокола, потом средний колокол заговорил, и казалось, что пасха это, люди радостно идут к церкви, а колокола возносят хвалу небу, надрываются.

Дед Трофим взялся рукой за горло, задышал отрывисто. Оксана, сидевшая позади, всполошилась, наклонилась к нему:

- Що таке, диду?

- Звеныть, - прохрипел тот, расстегивая пуговицы рубахи. - В ушах звеныть...

Оксана успокоила:

- Так то ж звоны в церкви. Батюшка звонит в останний раз.

Автобус остановился, и старушки попросили милиционера:

- Дай, соколэ, хоч богу помолытыся перед дорогою.

Из церковных ворот вышел священник, поклонился людям. Потом повернулся к церкви, широко перекрестился.

- Помолимся, христиане, перед исходом из церкви.

За околицей собрались все автобусы. Хрипел, бегая от машины к машине, Кириленко, распоряжался, ругал шоферов и милиционеров. Чубарь хмурился, стоя возле своей «Волги», думы его о колхозе были, а не о людях. Сколько засеяли, сколько картошки посадили, и все коту под хвост - зарастет бурьяном, пропадет. Химики-военные говорили, что придется слой земли снимать и завозить новый.

- Все, Лука Терентьевич. Кажись, уси Петривци в автобусах.

- Добре, - сказал Чубарь, садясь в свою «Волгу». - Отправляй.

Но к председателю колхоза подошел офицер-химик.

- Товарищ Чубарь, машину придется оставить. Дозиметристы доложили - грязная.

- Но это же… - Чубарь даже побледнел, будто только сейчас понял, насколько серьезно происшедшее, схватился рукой за сердце.

Вот так. Рушилось все. На этой машине он мотался по проселкам и полям, и каждый, кто ее увидит, знал - голова едет, хозяин. Теперь раз головы нет, тогда и машину - к черту. Буркнул что-то растерянному шоферу, вылез из машины и пошел к головному автобусу - не в хвосте же колонны плестись.

Колонна выстроилась - впереди газик с офицером-химиком и подполковником милиции, потом один за другим желтые «Икарусы». Посигналил газик, включил синюю мигалку и поехал. Качнулись автобусы, поехали тоже за ним. Позади осталось пустое село.

20

Сколько же их - людей, вышедших на борьбу? По всем дорогам движутся колонны, стекаются со всех сторон к одному месту, и там, в центре, будто начало всех начал. Но нет. Не начало там, а обозначившиеся конец. Сорвана крышка с мертвящего провала, черная дыра открылась, куда стекает по капле все живое, и если не закрыть пробоину, то вытечет вся жизнь постепенно, уйдет, словно в разверзшийся провал антимира, и назад пути не будет.

Закрыть, закрыть! Во что бы то ни стало! Все ближе и ближе обезумевший реактор. Вот видна уже бело-красная труба станции, а рядом с ней обуглившееся здание с развороченной крышей. Это - цель каждого, летящего сейчас в вертолете.

Алик спокоен. Не смотрит вперед. Его больше занимает то, что под ним. Участки порыжевшего леса, река, мчащиеся на большой скорости машины. Промелькнул внизу пустой город. Новые белые многоэтажки, с высоты кажущиеся коробочками в выставочном павильоне. Макет современного города. Детские площадки, скверы, круглые аккуратные клумбы и цветы на них. Яркие, цветущие тюльпаны.

В салон выглянул пилот:

- Приготовиться!