Паучиха. Личное дело майора Самоваровой

Вернувшись в дом, равнодушно обнаружила на двух оставленных в спальне мобильных неотвеченные вызовы и сообщения. На один несколько раз писал Петя, на другой звонила тварь. Дважды.

Дел оставалось невпроворот.

Нужно было собрать в одну кучу и закопать в саду обугленные кости, а после как следует отмыть чан.

* * *

Под утро, впервые с того момента, как оказалась в больнице, Самоваровой приснился сон.

Она застыла на пороге большого, похожего не то на актовый зал, не то на крематорий помещения, посереди которого стоял прямоугольный, покрытый зеленым сукном стол.

Лица сидевших за столом (как это часто бывает во сне) были вроде знакомы, а вроде и нет.

Исключение составляла ее новая знакомая, занявшая за столом центральное место, — одетая в белый халат и шапочку невролог Маргарита Ивановна. Тут уж сомнений не возникло — это была она.

Остальные сидели в один ряд справа и, соответственно, слева от врача.

На сцене, возвышавшейся за их спинами, стояла больничная кровать.

На ней лежала, судя по седым, спутанным, разметанным по подушке волосам, древняя старуха с подключенными к ее телу приборами.

— Ма-ма, ма-ма, ма-ма, — разносились по залу жутковатые монотонные звуки, но никто не обращал на это внимания.

— Вы понимаете, что пришли на врачебный консилиум? — развязав пухлую папку и взяв в руки перьевую ручку, обратилась к Самоваровой невролог.

— Понимаю, — кивнула Варвара Сергеевна и, почувствовав, как холодок пробежал по телу, опустила голову и посмотрела на то, во что была одета.

На ногах у нее были вьетнамки, на теле — цветастый декольтированный купальник.

Во сне она знала, что на дворе давно осень, но не могла себе объяснить, как же так вышло, что она явилась на консилиум в столь неуместном виде.

— Сколько вам лет? — продолжила невролог.

— Двадцать шесть.

Доктор кивнула, а остальные пятеро начали что-то быстро помечать на разложенных перед каждым листах, которые Самоварова сочла за анкеты для вступления в социалистическую партию.

— Почему вы явились сюда в таком виде? — выждав короткую паузу, выстрелила Маргарита Ивановна вполне резонным вопросом.

— Так Маргарита Ивановна… — покраснела Варвара Сергеевна, — я всего лишь хотела… — мялась она, — похвастать загаром…

— Секундочку! — подняла вверх крючковатой палец очень пожилая женщина, сидевшая на углу стола. — Маргарита Ивановна — это я!

Самоварова, после отповеди сгорая от стыда, исподлобья разглядывала старуху.

Веки на пергаментном лице были густо подведены жирными черными стрелками, сморщенный старческий рот украшала помада. На ней был размашистый балахон с рукавами «летучая мышь» и прикрепленной на груди брошью.

Врач укоризненно поглядела на старушку:

— Будьте добры, говорите, когда вас будут спрашивать. Вы представляете сторону защиты, но мы еще не дошли до обвинения.

Она взяла в руки одиноко стоявший в центре стола графин и плеснула в граненый стакан воды.

— А в чем и кого здесь обвиняют? — не поднимая головы, пересохшим от жажды ртом осторожно спросила Варя.

Ногти на пальцах ее ног, торчащие из вьетнамок, были выкрашены в ярко-красный цвет, а на парочке ногтей лак был наполовину облуплен.

«Вот стыдоба!» — подумала она и покосилась на двух мужчин, заседавших в консилиуме. Один из них был поджарый, с простым славянским лицом, выражавшим крайнюю степень озабоченности, другой же — насупленный и весь какой-то квадратный. На квадратном была серая милицейская форма.

— Вас обвиняют в прелюбодействе, лжи и малодушии, повлекшей за собой смерть ребенка! — привстала из-за стола худенькая женщина средних лет. У нее были волосы цвета миндаля, подстриженные идеальным каре.

«Это же парик! — возмутилась про себя Самоварова. — Негоже коммунистке носить парик!»

На женщине была черная водолазка, на которой красовалась рубиновая, в виде паука, брошь.

Варя перевела взгляд на старушку. Ее брошь была в виде цветка, старинная, но из дешевых. Такие часто пылятся на витринах недорогих антикварных лавок.

Обвинительница с миндальными волосами продолжила:

— Вы, Аря, отчего-то решили, что имеете право на счастье с чужим мужчиной, так? — глумливо усмехнулась она.

Черты ее лица были безликими, будто она в любой момент могла стать кем-то еще.

— А почему вы так ее называете? — не вставая с места, вступила в разговор возрастная, с короткими завитыми фиолетовыми волосами полноватая женщина. — Обвиняемую зовут Самоварова Варвара Сергеевна! — категоричным тоном отметила она. — Она несколько раз приходила в наше прекрасное заведение, которое, замечу, имеет кучу похвальных грамот.

— Это по паспорту ее так зовут, а судим мы Арю! — рявкнула на «фиолетовую» обвинительница.

— И бьют не по паспорту, а по физиономии, — попытался пошутить квадратный, но никто на его замыленную шутку даже не улыбнулся.

«Как это все странно! — подумала Самоварова, — Консилиум ведет не профессор, как следовало бы, а эта нервная женщина в парике. И почему консилиум, если меня судят?!»

Квадратный громко закашлялся. Варя принялась считать звездочки на его погонах, но постоянно сбивалась — они то прибавлялись, то исчезали.