«Печаль моя светла…»

В так называемую Александринку (просторечное название старейшего императорского драматического театра, позже Театра имени Пушкина) нам ходить было удобно втроем, поскольку она располагалась на Невском, по дороге в студенческую «Публичку». Здесь запомнились более всего постановки спектакля «Пять вечеров» Володина с Ефимом Копеляном и чуть позже «Маленькие трагедии» Пушкина с Евгением Симоновым в главных ролях.

Интересным для всех нас и для моего дядюшки особенно (я тогда еще мало что понимала) оказался концерт артиста, певца и поэта-композитора Александра Николаевича Вертинского, отлученного властями от мира радио и грамзаписи из-за весьма скептического отношения к его отнюдь не выдержанному идеологически репертуару. Он отразил пряный аромат культуры начала XX века, ее атмосферу раскрепощенности и вседозволенности (чего стоила одна только его «Кокаинэточка»!). А ведь от Сан-Франциско до Шанхая он слыл «Шаляпиным русской эстрады», будучи в свое время кумиром мирового масштаба и автором множества граммофонных записей, которые выходили ощутимыми тиражами во Франции, Германии, Англии и других странах. Это потом, через много лет, я узнала, что мы посетили, скорее всего, тот роковой концерт, сразу после которого он скончался в ленинградской гостинице. Тогда же мы увидели стройную фигуру уже очень пожилого артиста, затянутого в строгий фрак. Помню его неподражаемые интонации и движения головой, а также то, какими необыкновенно легкими и изящными движениями рук он сопровождал пение своей едва ли не самой известной «ариэтки» («Я маленькая балерина…») и как элегантно поводил плечами в куплетном проигрыше знаменитого танго «Магнолия» («В бананово-лимонном Сингапуре…»). Дядя, который по совету друга вывел нас «в свет», после концерта прокомментировал с печальной иронией: «Пришли детки – смотреть, как веселились предки».

Когда мы учились на пятом курсе, настоящим прорывом «железного занавеса» стала возможность познакомиться с приехавшим на гастроли Шекспировским мемориальным театром из Стратфорда. Тогда (в 1958 году) мы всем семейством и с моими подругами пришли в здание Театра Ленсовета на спектакль «Ромео и Джульетта» уже известного режиссера Байема Шоу (Glen Byam Shau), у которого когда-то играла знаменитая актриса Вивьен Ли. Об этом же спектакле мы знали только то, что обязательно надо послушать раннеанглийский литературный язык и максимально прочувствовать великие английские традиции театрального искусства на сцене. Ждали очень многого, а потому, наверное, степень эстетического восторга оказалась ниже ожидания, хотя это объяснялось, разумеется, прежде всего языковой преградой. Конечно, прекрасные декорации (запомнилось чудесное палаццо Капулетти с высоким балконом, густо увитым зеленью), костюмы и массовые баталии со щитами и мечами замечательно передавали дух средневековой Вероны. Главное же, острый трагизм «печальной» истории влюбленных в жестоком мире, расколотом ненавистью, дошел до нас в полной мере. При этом все заметили талантливую игру явно интеллектуального трагика в роли Ромео. Однако меня больше всего впечатлил и порадовал (а я тогда уже кое-что понимала и сравнивала) широкий гуманизм Шекспира в этой трагедии, который сказался в удивительной гармонии трагического и комического в спектакле. Режиссер не только не утерял комические краски из текста трагедии, но и подчеркнул их (в острых перепалках слуг, насмешках над полудетской влюбленностью Ромео в монахиню, в веселых проделках Меркуцио и пр.). Понятно, что режиссер спектакля ставил своей задачей придать образам общечеловеческий, а не национально-исторический характер, передав максимально жизненную правду. Позже мы узнали от приезжего гостя, что нам не так уж и повезло, так как в Москве та же труппа показала комедию «Двенадцатая ночь» другого, молодого режиссера Питера Холла, который впоследствии стал эстетическим реформатором этого театра, основав в 1960 году Королевскую шекспировскую компанию, заслужившую мировое признание.