«Печаль моя светла…»

Первая – это, конечно же, занятия (лекции и немногие практические) по введению в языкознание. С этим курсом, который читал мой отец в Полтавском пединституте, я была все же немного знакома по нашей домашней библиотеке прежде всего, но многие разделы, читаемые нам доцентом Юрием Сергеевичем Масловым (через 8 лет, уже профессором, он будет моим первым оппонентом на защите кандидатской диссертации), были для меня откровением. Не могла не восхищать уже подробно разработанная к тому времени классификация языков по степени их родственной близости, за которой я всегда чувствовала конкретные драмы переселения народов в разные, подчас очень далекие исторические эпохи. Если с генеалогическими семьями языков я уже была знакома (конечно, в первом приближении), то их грамматическая типология при более близком знакомстве не могла не поразить меня. Оказалось, что с китайского на русский одно неизменяемое слово хао может переводиться любой частью речи в зависимости от места в предложении (добро, любить, хороший); что в большинстве языков мира и справа, и слева к корням могут приклеиваться до шести грамматических показателей; что существуют языки северных народов и индейцев, где нет отдельных слов (их очень трудно вычленить), потому что слово и предложение едины! С первого упоминания в мое сознание буквально врезались и такие, например, факты, как немужской класс предметов в грузинском (куда входят женщины, дети, деревья, кастрюли…) или 1-е, 2-е, 3-е лица существительных в татарском: мой конь, твой конь, его конь; «трехвысотное» разграничение, скажем, местоимения он в языке афганцев и других горских народов: «тот, кто напротив» – «тот, кто выше» – «тот, кто ниже».

А как мы все открывали не только уши, но и рты, когда слышали, как из прелестного ротика молодой преподавательницы-грузинки, которая вела семинары по общей фонетике, извергались самые невероятные, экзотические звуки кавказских и африканских языков! Теперь только понимаю, как нам повезло учиться у практического работника уникальной в Союзе и знаменитой фонетической лаборатории, основанной выдающимся ученым академиком Львом Владимировичем Щербой и уже тогда получившей за свои исследования мировое признание. Наверное, мои сокурсники, влюбленные единственно в литературу, не так блаженствовали от языковедческих занятий, как я, судя по их частым пропускам, но я пишу о пережитом лично.

Вторая лингвистическая годовая дисциплина называлась не совсем адекватно, потому что курс старославянского языка нам читала доцент Татьяна Аполлоновна Иванова не просто как синхронную характеристику первого литературно-письменного языка славян, а, согласно программе, как введение в историческую славистику, за которым следовала динамика языковых процессов дописьменной эпохи и далее синхронное состояние древнеболгарского (старославянского) языка IX–XI веков в постоянном сопоставлении с современным русским (без него материал не мог быть усвоен). Сегодня я бы, наверное, предпочла определить этот протяженный во времени курс как первую и важнейшую часть палеорусистики (без истории собственно русского языка как ее второй части).

Сказать, что первое знакомство с историческими процессами в языке меня увлекло особенно, – это ничего не сказать. Татьяна Аполлоновна, ученица известного слависта-историка профессора Афанасия Матвеевича Селищева, буквально «открыла мне вежды», навсегда определив мой путь в филологии. Лекции она читала замечательные: логически строго выверенные, рассчитанные именно на нашу аудиторию, с единой продуманной системой обозначений, всегда отраженной в ее очень четких записях на доске. Читала медленно и с паузами, в ходе которых проверяла вопросами, насколько материал понят. Казалось, что все так логично и просто, как в любимых алгебраических формулах, и я этим была просто сражена. Конечно, это теперь я понимаю, что меня оглушили успехи немецких младограмматиков, которые ввели понятие фонетического закона и установили эти законы в языковых группах, попутно разработав генеалогию индоевропейских языков. Но как же радовалась я в свои 17-18 лет, когда по английскому слову (например, help) могла вычислить и объяснить соответствующие формы старославянского (хлапъ), русского (холоп), украинского (исконно холоп, а хлопец из польского), литовского (halp) языков и т. д.! А различать «родных» и «двоюродных» (а то и «троюродных») сестер среди таких родственников, как вода-выдра-гидра или литовское kitas и старославянское чьто! До сих пор помню, как порадовала Татьяну Аполлоновну и развеселила аудиторию, доказав на лекции (ответив на ее вопрос), что латинское usis имеет современную русскую параллель вошь (просто объяснила пять фонетических законов разных эпох в этом слове).