Печали американца

В будни у Оберта было не протолкнуться. Завсегдатаи, все больше скотники или фасовщики, приходили сюда позавтракать и запастись харчами и кофе на обед, а потом возвращались для неспешного ужина. Гигантские говяжьи бифштексы шли на ура. К ним гора жареной картошки, четыре ломтя хлеба и кофе море разливанное. Все удовольствие — 45 центов. Дешево и сердито. А для разнообразия можно было взять кусок свинины или говядины с подливой и картофельным пюре, сорок центов за порцию. Стряпал у Оберта Гарри О’Шигли, человек с массивным туловищем на паре коротеньких ножек. Оскар Нельсон, маленький, тощий, весь рацион которого составляли теплое молоко и сухарики, в кафе был известен как Доходяга. Ссыкун Кук квартировал в пожарной части, а работал в городе на грузовике. Однажды родная дочь не подпустила его к новорожденному внуку, потому что Кук заявился к ним пьяный. С той поры он в рот не брал ни капли, но все грехи прошлой разгульной жизни были налицо. Билли Мьюир по прозвищу Ветрила из-за продуваемого всеми ветрами самодельного шалаша, в котором он обитал на равнинах Миссисипи, был на все руки мастером широкого профиля и доморощенным философом. Потенциальные клиенты оставляли ему заявки через заведение Оберта. Преподобный Кристиансон, известный строгостью нрава, однажды зашел туда договориться с Билли о какой-то починке.

— Ну, как там сами-то, в приходе? — спросил Билли.

— Эх, вот если б нам хоть сотню хороших прихожан, — сокрушенно ответил пастор, — но где ж их найдешь?

— А чего их искать-то, — пожал плечами Билли. — Возьмите сотню своих плохих и сделайте из них хороших.

Мой отец как-то прикипел душой ко всей этой поражающей воображение шушере, в гуще которой он оказался: к Везунчику Крамеру, Тони Дай-Раза, Джерри Наливайке и Притырку Шульцу, — колоритным персонажам, так расцветившим собою внутренний ландшафт всей его последующей жизни. Эти существа, увиденные глазами очень молодого человека, навсегда окутаны светом первых шагов на самостоятельном поприще. Моей Конкорд-стрит стал Нью-Йорк, город, изобилующий шизиками, чудиками и оригиналами. За первые два месяца после приезда я познакомился с Борисом Ицковичем, бездомным спившимся виолончелистом, шустрой одноглазой кассиршей Мариан Пиббл, работавшей в кафе, куда я ходил есть пончики, и Большой Ритой. До нее я в жизни не видел трансвеститов. Рита была всего на пару сантиметров ниже меня, но при встрече она неизменно клала мне голову на грудь и ворковала:

— Люблю высоких мужчин — не могу!

Моим первым подопытным кроликом был Коротышка Гонсалес, который проходу мне не давал и требовал, чтобы я его вылечил.

— Слушай-ка, докторенок, чегой-то у меня коленка болит, и горло заодно глянь.