Печальные тропики

Похоже, что, столкнувшись с определенными противоречиями общественного устройства, гуана и бороро смогли разрешить проблему методами социальной реорганизации. Возможно, в этих племенах уже существовала дифференциация общества на группы, прежде чем они оказались под влиянием мбайя; возможно, они сами пришли к такой социальной структуре в ходе истории или заимствовали ряд принципов у других племен, поскольку в провинциальных районах высокомерие знатных индейцев проявлялось в меньшей степени; существуют и другие гипотезы. Тем не менее у племен мбайя существовал только один метод социальной дифференциации, то ли потому, что они не знали о другой типологии (что маловероятно), то ли потому, что принять деление на общественные группы им мешал их фанатизм. Таким образом, им не удалось разрешить противоречия общественного устройства или, по крайней мере, сделать их менее явными и губительными с помощью искусственно созданных институтов. Однако средство, которое излечило бы их общество, у них отсутствовало, и они не могли найти его на социальном уровне, что подспудно продолжало их тревожить. Поскольку они были не в состоянии объективно осознать ситуацию, то начали грезить. Причем не в прямой форме, тогда они столкнулись бы с собственными предубеждениями, а в, казалось бы, безобидной – в форме изобразительного искусства. Если анализ верен, то можно понять загадочную притягательность и безосновательную, на первый взгляд, сложность графики кадиувеу, как отражающую образ их общества, с неутоленной страстью стремящегося в символической форме обрести те институты, которые оно могло бы иметь, если бы его интересы и суеверия не препятствовали этому. Велико очарование этой культуры, где королевы расписывают свои лица и тела, отражая в элементах орнамента мечты о золотом веке, которого им не дано познать. И сами они, когда стоят перед нами обнаженными, исполнены той же непостижимой тайны золотого века, что и их нагие тела.

Шестая часть БОРОРО

XXI. Золото и алмазы

Напротив Порто Эсперанса, на реке Парагвай, на границе с Боливией находится Корумба. Этот город, который мог бы описать Жюль Верн, расположен на вершине известняковой отвесной скалы, нависающей над рекой. У пристани среди пирог пришвартована пара маленьких колесных пароходов, с двумя ярусами кают на невысоком корпусе и прохудившейся трубой. От пристани в гору поднимается дорога. Прежде всего замечаешь здания, размеры которых явно не соответствуют всему окружающему, – таможня и арсенал. Они напоминают о том времени, когда река Парагвай служила ненадежной границей между государствами, недавно получившими независимость и готовыми к новым свершениям и когда речной путь способствовал интенсивной торговле между Рио-де-ла-Плата и внутренней частью страны.

Достигнув вершины скалы, дорога следует вдоль кряжа на протяжении приблизительно двухсот метров; потом сворачивает направо и входит в город – длинная улица, окруженная низкими домами с плоскими крышами, выкрашенными в белый или бежевый цвета. Улица ведет к заросшей травой четырехугольной площади с яркими оранжево-зелеными деревьями фламбойян. За площадью до самых холмов на горизонте простирается каменистая равнина.

Единственная гостиница в городе всегда переполнена. Некоторые жители сдают комнаты на первых этажах, где стоит тяжелый болотный дух, и кошмары, почти неотличимые от реальности, превращают спящего в своего рода христианского мученика, брошенного в душную яму на съедение клопам. Что касается пищи, она отвратительна: здешняя почва, неплодородная или неумело разрабатываемая, не способна прокормить две-три тысячи жителей, составляющих население Корумбы, включая путешественников. Совершенно непостижимо, как этому городу на фоне плоского и пустынного пейзажа, словно бурая губка, нависшему над рекой, удается производить впечатление той живости, которой, век тому назад, отличались первые города Калифорнии или Дальнего Запада. По вечерам все население собирается на краю обрыва. Девушки группами по двое или трое прохаживаются, шушукаясь, перед молчаливыми юношами, сидящими на балюстраде, свесив ноги. Можно подумать, что наблюдаешь обряд. Что может быть причудливее, чем эта торжественная церемония смотрин, которая происходит при мерцающем электрическом свете, на краю болота протяженностью в пятьсот километров, где, иногда приближаясь к самым воротам города, бродят страусы и ползают боа.