— Чего тебе, малец? Опять кончился пергамент? — старик Хо быстро прикрыл тряпкой набросок — он тоже работал, уже почти декаду, но так и не сказал Косте над чем, и целое не удавалось увидеть ни одним глазом — мастер тщательно запирал дверь плетениями. Хотя декаду назад он успел рассмотреть несколько набросков — лицо сира Блау наполовину в тени, улыбающуюся Мэй-эр и ещё двух детей, одного — совсем ребенка.
— Я не смогу, мастер, — выдохнул Коста раньше, чем успел передумать. — У меня не выходит. Вы были правы — я слеп и не вижу суть. Не могу уловить. Я хочу отказаться от зака…
Подзатыльник прилетел раньше, чем он закончил и Коста больно прикусил язык.
— Щенок, — наставник тщательно вытирал полотном палец за пальцем от туши. — Для любого мастера позор иметь такого трусливого ученика.
— Я не…
— Трус, — повторил старик Хо. — Причина — страх. Ты просто боишься ошибиться.
— Нет!
— Боишься так, что не можешь писать. Самое простое — это отказаться. Нет доски — нет ошибок.
— Да нет ж-ж-же, — Коста начал заикаться. — Мастер был прав — у меня недостаточно опыта, доску должен рисовать учитель и…
— Трус, — жестко повторил Наставник Хо. — Жалкий. Трус. Недостойный пути мастера. Когда я учил тебя сдаваться раньше, чем попробуешь?
— Я п-п-пробовал! Две декады! Пробовал! — от обиды Коста не сразу смог сглотнуть.
— Когда Блау сказал, что отдаст заказ тебе — моему ученику, — продолжил мастер тише, — я был против ещё и потому что ты — не готов и ты — слаб. Слаб не телом, слаб — духом.
Коста заморгал — часто часто и стиснул руку в кулак.
— Твоя слабость — это страх. Ты не откажешься от заказа. Ты сделаешь его. Есть клановые каллиграфы, есть мастера в пределе, которые с радостью написали бы всё, что угодно, но не справились бы. Постичь суть рода Блау может только тот, кто спускался на двадцатый. Я тоже был там, — продолжил мастер Хо тише, — но я не смогу написать… груз прошлого исказит суть. А ты ещё живешь будущим, щенок. Ещё хочешь оставить след в Хрониках. Тот, кто видит будущее — связь поколений, достоин писать, щенок. Иди. И ищи «суть». И не возвращайся, пока не почувствуешь.
***
Хотелось есть. Спать, а ещё изорвать все пергаменты на мелкие кусочки.
Коста скинул верхнее покрывало с кровати, запер хлипкую дверь и погасил свечи. Устроился посередине на полу и закрыл глаза.
…Но вместо будущего перед глазами упорно вставала смешливая булочка Мэй-эр с ямочками на щечках. Зимы будут идти, персиковые саженцы приживутся и вытянутся…Сезоны будут сменять сезоны, и однажды сад поместья Блау осыпят лепестки персиков…
…Два крыла достроят, зимний сад на крыше — Коста почти видел, как яркие лучи светила играют на витражах…
…Булочка Мэй-эр вырастет, у нее будут дети и поколения за поколениями, спускаясь в алтарный зал они будут видеть надпись над входом…
…Первый Аксель в роду Блау станет мужчиной, и через десять зим не отец, а он, соберет отряд зачистки и поведет их вниз…
Поколения за поколением.
Зима за зимой.
Сезон за сезон.
Блау хранят Блау.
***
Ступеньки под весом мастера Хо надсадно скрипнули, и он застыл, чтобы не помешать, но ученик не обращал внимания. Внизу на столе, озаряемом светом огня, были расстелены пергаменты, прижатые пиалами и чайником.
Кисть взлетала и опадала, руки скользили вдохновенно, он чертил с полуприкрытыми глазами.
Малец уснул там же, через пятнадцать мгновений, и старик спустился вниз. Обошел стол, помедлив, и выдохнул. Когда прочитал. И украдкой вытер предательски повлажневшие глаза.
— Я смог, — прошептал он беззвучно. — Вы говорили я никогда не смогу… но я — смог. — Хо потер бесполезную печать пальцами — простой кусок металла, который ещё никого не сделал мастером. — Вот теперь я — Мастер, учитель…