— Три, — ворчливо поправил Наставник, заходя к Косте в комнату. Покрутил рисунок на столе, развернув к себе и развернул обратно. — Три зимы. Сир… счел, что может менять условия в одностороннем порядке, потому что не удовлетворен… результатом. Я больше нежелательный гость на землях Блау, ворота рода больше никогда не откроют передо мной… сколько бы не стучал.
— Это из-за картины? Нас — убьют? — спросил Коста буднично.
Кисть переломилась пополам между пальцами.
— …щенок! — подзатыльник прилетел сразу. — Не будешь беречь сокровища, откуда возьмешь новую?!
Коста тупо смотрел на остатки кисти на столе.
— Не убьют, — сухая рука опустилась на макушку и неловко похлопала. — По-крайней мере не так просто…
— Слово?
— Слово. — Мастер молчал мгновение, два, пытливо разглядывая что-то в лице Косты, потом сунул руку в карман и достал свиток — уже открытый, перевязанный черной тесьмой — один из тех, что приносил слуга Блау каждый вечер, и пепел от которых он выгребал в камине.
Потом сунул руку во второй карман — и достал свернутый вчетверо желтый лист, и положил оба пергамента на стол перед Костой.
— Что я всегда говорил, малец?
Коста пожал плечами.
— Что у каждого должен быть выбор, — закончил мастер. Глаза старика Хо сияли странным почти фанатичным светом. — Выбор — священен. Выбирай.
Дверь в каморку мягко щелкнула, притворившись, и Коста остался один с двумя пергаментами на столе.
Развернув желтый грубый листок первым — он увидел подтверждение оплаты на двух человек..
Развернув второй — свиток из более плотного, белого и дорогого пергамента — Коста увидел печать рода Блау. Но сир писал не сам, а кто-то из вассалов, под диктовку — штрихи ложатся иначе, и уверенность от слов другая — он помнил образцы почерка.
Коста свернул свиток, затянул черную ленту, и тщательно сложил обозный пергамент так же, как был.
И потом долго смотрел на закрытую входную дверь, перекатывая по столу огрызки сломанной кисти — туда-сюда.
Туда-сюда. Туда-сюда.
…
Вниз он спустился мгновений через десять. Из ребяческого желания досадить. Так не часто в своей жизни он хоть что-то решал сам, и — практически никогда от его решений не зависел кто-то ещё.
Мастер вскинул голову и дернул уголками губ — поощрительно. И Коста почти мгновение изучал странное и совершенно несвойственное наставнику выражение лица. Чтобы — запечатлеть, запомнить, и потом — зарисовать.
В глазах старика ярким теплом светилась — надежда.
— Я выбрал.
Коста положил свиток рода Блау перед собой на стол и накрыл рукой сверху.
И потом наблюдал. Молча. С холодным отстраненным любопытством художника, как медленно и неотвратимо умирает в глазах наставника — надежда.
Глава 9. Предатель
— Наставник, я…
— Малец, — быстро перебил его Мастер, не давая говорить. — Мы не останемся на Севере, мы поедем к морю, туда, где тепло. Через Хаджер обозом, потом до границы Восточного, там по реке, заедем в Ашке, и потом дальше — к побережью…
— Наставник подождите… я выбрал, это…
— Там тепло — всегда тепло, я же уже рассказывал… Коста, ты можешь поверить в такое, как летом, можно не носить чуни и шуб, можно рисовать на улице круглую зиму под навесом, а ветер такой горячий, что может согреть… там много рыбы, а вода такая бирюзовая, что ты никогда не видел таких красок… там можно купаться… можно заходить в воду и плавать… я научу тебя плавать, малец! Ты будешь рисовать — побережье, чаек, горы, острова, учиться, сдашь экзамен и..
— Мастер! — он стукнул свитком по столу. — Выбор. Вы дали его мне.