Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Великий инквизитор полагает, что есть три силы, способные пленить совесть человека для его же счастья: чудо, тайна и авторитет.

И так как человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже собственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником496.

Триумф земной, рациональной, материалистической и порочной власти, предсказанный в «Братьях Карамазовых», сбывается в «Ананасной воде». Пелевин, как и Достоевский, считает, что человек обладает врожденным правом на свободу. Вне зависимости от того, считать это право благословением, пыткой или тем и другим сразу, люди от него отказались, а заодно избавились от разума и морали (говоря языком Достоевского или Библии – познания добра и зла). Высокие технологии обеспечивают их чудом, тайной и авторитетом. Машина вытеснила божество.

Обозначенная Достоевским проблема отношений людей с божественным обрастает в «Ананасной воде» и другими ироническими коннотациями. Первая запись, которую слушает Левитан, находясь в депривационной камере, начинается словами: «Бог есть свобода»497. В заточении Левитана насильно знакомят с представлениями о Боге как свободе в духе Достоевского и Бердяева, причем примет он эти теории или отвергнет, зависит от вводимых ему стимулирующих веществ. В «духовных» переживаниях Левитана отсутствует именно фактор свободного выбора. Устремляясь к Богу (или дьяволу), он ничего не выбирает.

Левитаном можно манипулировать как угодно, и его случай наводит на мысль, что чудеса (высокие технологии и наркотики), тайна и авторитет (ФСБ и ФБР) успешно вытеснили свободу воли. Размышления Достоевского о свободе на данном этапе должны (за редким исключением) казаться устаревшими:

Все дело было в квасе Добросвета. Он постоянно экспериментировал с составом, и эффект был то слабее, то сильнее – но каждый раз мне приходилось осознавать взрывающиеся в моем мозгу смыслы с какой-то загробной необратимостью. Я проваливался в прочерченную ими борозду, чтобы мучительно умереть в ней зерном, которому еще предстояло взойти. Всякий раз это была агония, потому что спрятаться от звучащих в моем черепе голосов во влажной черноте было совершенно некуда – и я становился добычей любого настигавшего меня шепота498.

Иронически переосмысляется гибель зерна в борозде, отсылающая к эпиграфу «Братьев Карамазовых»: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12: 24). Этот библейский образ – лейтмотив романа Достоевского, вновь возникающий в эпизоде похорон Илюши, так что финал романа смыкается с эпиграфом. Смерть мальчика – то самое зерно, которое при попечении Алеши Карамазова способно принести плоды доброты в других детях, переживших Илюшу. ФСБ и другие спецслужбы, разумеется, мало чем напоминают Алешу Карамазова, поэтому плода ждать не приходится, зато риск погибнуть для Левитана действительно велик.

Фортепьянные клавиши и суррогатные жены

В романе S. N. U. F. F., как и в «Ананасной воде», изображен мир, где чудо, тайна и авторитет растоптали свободу воли. Если в «Легенде о Великом инквизиторе» Иисус отказывается от меча Кесаря, то в мире S. N. U. F. F. «все есть Маниту – и Бог, и кесарь, и то, что принадлежит им или вам»499. Теология офшара сочетает в себе мистицизм, торговлю и последние достижения науки. Великий инквизитор Достоевского с опозданием признается, что помогал дьяволу, а божество в романе Пелевина недвусмысленно зовется Маниту-Антихристом.