Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Эти лакейские душонки, как он называл их в глубине души, были марионетками в его руках. Одну за другой вытаскивал он их наверх за время своего долголетнего правления. С ними ему не трудно было управиться. Другое дело эрцгерцог Альфред!

Теперь дело шло о том, чтобы выбрать депутацию, которая должна была сообщить юному наследнику престола, воспитывавшемуся, по прихоти покойного герцога, вдали от шумной столицы, известие о внезапной кончине его отца и его восшествии на престол и передать обычную в таких случаях отставку министерства. По предложению Бауманна фон Брандта для этой миссии были избраны он сам, министр внутренних дел Фрейлинг и военный министр генерал фон Дорбах. Затем решено было послать телеграмму единственному из близких родственников покойного, его зятю по второму браку князю Филиппу. Официальное объявление дворов и посольств должна была сделать придворная канцелярия.

После преждевременной смерти герцогини, герцог Бернгард, только что неожиданно скончавшийся, из человека общительного превратился в чудака. Он сознательно отказался от всякой роскоши, от всяких торжеств. Целыми днями работал он у себя в кабинете и удалил от себя даже своего единственного сына и наследника. О возможности внезапно умереть герцог едва ли думал. И вот теперь он умер в том одиночестве, в котором он жил после смерти своей жены, которую он боготворил, а сын и наследник, сидя там, в тихих горах, где он проводил годы своей юности под ферулой своего воспитателя, и не подозревал, что тяжелая корона опустилась на его слабую голову. Он еще не чувствовал, что тяжелые складки пурпурной мантии легли на его узкие плечи: ему было всего восемнадцать лет.

Чудные весенние дни стояли в уединенной горной долине, которая была колыбелью принца почти с того самого момента, как он помнил себя. В полной красе весну можно видеть только там, где сосновые леса на холмах соприкасаются с крутыми отвесными скалами гор, только там, где расщедрившаяся природа понатыкала в свое платье, словно измарагды и сапфиры, ясные горные озера. В последние недели этого теплого апреля из пышных зеленых лугов вышли, словно по волшебству, тысячи цветов. На всех возвышенностях, во всех ложбинках все было покрыто темно-синим ковром.

Ближайшие окрестности старого, перестроенного ныне уже покойным герцогом романтического замка Гогенарбурга были любимым местом наследника. Тут был луг, окруженный темными елями и стройными лиственницами. На нем раньше всего весной появлялись незабудки. И в нынешнем году они раскинулись перед его взором, словно голубая королевская мантия. От них глаз переходил на средневековую постройку замка Гогенарбурга, который был отведен для житья ему, его воспитателям и адъютантам, а затем на отвесные, еще покрытые снегом отроги высоких гор. Отсюда открывался дивный вид на дикую горную долину, через которую проложил себе путь бурный горный поток, и на отвесную меловую скалу, которая внезапно подымалась на краю равнины, словно какой-то носитель королевской мысли. Справа и слева в глубине у ее ног лежали два небольших горных озера, одно зеленое, словно смарагд, другое — светло-голубое, как драгоценный сапфир. В своих мечтах Альфред называл их драгоценными камнями своей герцогской короны. Над крутыми меловыми скалами кружился могучий горный орел, носились неверным полетом соколы, а в тишине ночей раздавалось уханье сыча.

Таков был мир эрцгерцога Альфреда.

Великолепную столицу, резиденцию своего отца, из которого этот одаренный художественным вкусом герцог и его предки создали красивейший город в Европе, он видел в своей жизни самое большое два-три раза. Редко посещал его и отец в его уединении. Мать он едва помнил. Его не тянуло к шумной жизни Кронбурга. Уединение его лесного замка, словно какой-то волшебник, захватило самую глубину его внутренней жизни.

Он никогда не скучал. Целыми часами он мечтал и смотрел в даль. Его сильная, развитая чтением фантазия создавала целый новый мир среди этих скал и гор, и мысль о короне, которую он призван когда-нибудь носить, порождала в его сердце удивительное сновидение.

Он, государь этих гор и озер, герцог столицы и этой равнины. Когда ему было шестнадцать или семнадцать лет, он читал со своим профессором латинского языка «Анналы» Тацита и картины из жизни древних римлян Светония. Виллы патрициев в Байях и Тибуре, здания на Палатинском холме, золотой дом Нерона, сады Цезаря — все это оживало в его творческой фантазии и принимало гигантские размеры. Он был художник и творец, гений мысли и дела, и сам не догадывался об этом.

Держа в руках «Илиаду» Гомера, он лежал в золотых лучах этого весеннего полудня на траве своего луга, прикрытый плащом из голубого бархата, который он велел сам приготовить для себя. Он читал ту песню, где Гефест кует оружие для Ахилла.

Вдруг Альфред очнулся от сонма мифологических образов.

Около него стоял, затаив дыхание, его адъютант фон Ласфельд.