Пелопоннесская война

Как бы то ни было, это голосование стало победой заговорщиков из олигархической партии и первым шагом к отделению Керкиры от афинян. Далее они обвинили приверженного Афинам демократического лидера Пифия в попытке сдать Керкиру афинянам. Простые керкиряне, однако, не сочли союз с Афинами равносильным измене и оправдали Пифия, который, в свою очередь, успешно осудил пятерых богатейших своих обвинителей за попрание религии. Те не сумели выплатить огромный штраф и были вынуждены искать убежища в храмах.

Олигархи, боясь, что Пифий решит воспользоваться своей победой и будет настаивать на полном наступательном и оборонительном союзе с Афинами, перешли к убийствам и террору. Вооружившись кинжалами, они ворвались на заседание совета, убив Пифия и еще шестьдесят человек. Считаные единицы из демократических сторонников Пифия спаслись на афинской триреме, стоявшей в гавани. Корабль немедленно отплыл в Афины, где беглецы смогли поведать свою историю и потребовать возмездия.

В атмосфере ужаса убийцы созвали народное собрание, но керкиряне все равно отказались перейти из одного союза в другой. Тогда заговорщики предложили нейтралитет, но и эта мера была одобрена лишь под принуждением. Опасаясь нападения афинян, олигархи снарядили в Аттику посольство с заверениями, что события на Керкире не были направлены против афинских интересов. Однако им не удалось убедить афинян, и они были арестованы как бунтовщики. Впрочем, посольство в Афины нужно было лишь для того, чтобы выиграть время для переговоров олигархов со спартанцами; воодушевленные надеждами на поддержку со стороны Спарты, они разгромили народ в генеральном сражении, хотя и не сумели уничтожить своих демократических оппонентов. Демократы заняли акрополь и другие возвышенности в городе, а также выходящую к морю гавань; олигархи же контролировали район вокруг рынка и гавань, обращенную к материку. На следующий день обе стороны запросили подмоги, предлагая свободу рабам; те в большинстве своем присоединились к демократам, а олигархи наняли восемьсот воинов с материка. На Керкире началась открытая гражданская война.

Через два дня демократы взяли реванш во втором сражении, и олигархи спаслись лишь бегством. Спустя сутки на остров с двенадцатью кораблями и пятьюстами мессенскими гоплитами прибыл Никострат, командовавший афинскими силами в Навпакте. Он действовал с большой осмотрительностью, отказавшись от мести побежденной партии, и запросил только полного оборонительного и наступательного союза с Керкирой, который сделал бы остров неопасным для Афин. Из олигархов перед судом должны были предстать лишь десять, как считалось, наиболее виновных в разжигании бунта. Остальных керкирян призвали примириться друг с другом.

Но страсти на Керкире накалились уже настолько, что такое мягкое решение было невозможно. Десятеро предназначенных к суду бежали. Лидеры демократов убедили Никострата оставить им пять афинских кораблей в обмен на пять собственных, укомплектованных экипажами из специально отобранных ими олигархов – их личных врагов. Эти олигархи, боясь, что в Афинах их ждет ужасная судьба, также бежали под защиту храмов и, хотя Никострат пытался уверить их в безопасности, не выходили оттуда. Демократы, в свою очередь, намеревались убить всех олигархов, однако Никострат помешал этому опрометчивому шагу.

В этот момент в дело вступили пелопоннесцы. Сорок кораблей под командованием Алкида, неспешно следующих домой из эгейских земель, соединились с тринадцатью союзническими судами у Киллены и, сопровождаемые Брасидом в ранге симбула (советника), добрались до Керкиры быстрее, чем там мог бы появиться сколько-нибудь крупный афинский флот. Не послушав совета афинян, керкирские демократы дали бой этой эскадре, выставив шестьдесят кораблей. Они пребывали в плачевном состоянии, а команды их не отличались дисциплиной. Пелопоннесцы с легкостью одержали победу, но двенадцать афинских кораблей близ Керкиры не позволили им злоупотреблять ею, и они вернулись на материк с захваченными судами. На следующий день Брасид убеждал Алкида атаковать город, пока керкиряне растеряны и напуганы, однако робкий наварх отказался, и задержка оказалась роковой: весть о том, что от Левкады движется афинский флот из шестидесяти кораблей под началом Евримедонта, сына Фукла, обратила пелопоннесцев в бегство.

Теперь, предоставленные сами себе, демократы дали волю гневу и ненависти – сильнейшим мотивам гражданской войны. Политические казни свелись к простому душегубству; людей убивали из личной мести и за деньги; обычным делом стали безбожие и святотатство. «Отец убивал сына, молящих о защите силой отрывали от алтарей и убивали тут же. Некоторых даже замуровали в святилище Диониса, где они и погибли» (III.81.5). Эти ужасы дали Фукидиду возможность изобразить страшные последствия гражданских распрей в военное время. Редкие из фрагментов его выдающейся истории заключают в себе столько мрачной пророческой мудрости.