Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

И в этот самый момент воротились дамы. На Берте было расшитое белым стеклярусом прелестное платье из розового шелка; на ее сестре, как всегда, голубое, а на матери, как всегда, лиловое – эти дамы каждый сезон перешивали свои броские и замысловатые наряды. Первой, чтобы тотчас пресечь все упреки зятя, которые все три уже предвидели и обсудили на улице, вошла госпожа Жоссеран, величественная и полная. Она даже соблаговолила объяснить их опоздание, сказав, что они глазели на витрины больших магазинов. Между тем побледневший Огюст не высказал ни слова упрека; он отвечал холодно, он сдерживался и явно чего-то ждал. Мать, привычная к супружеским ссорам, предчувствовала грозу и хотела было нагнать на него страху, но пора было уходить, так что она довольствовалась тем, что сказала:

– Доброй ночи, дочь моя. Спи спокойно, если хочешь жить долго. Не так ли?

Не в силах долее сдерживаться, позабыв о присутствии Октава и Сатюрнена, Огюст тотчас выхватил из кармана скомканную бумажку, сунул Берте ее под нос и, заикаясь, пролепетал:

– Это что такое?

Берта даже шляпу снять не успела. Она густо покраснела.

– Это?.. – переспросила она. – Да это счет.

– Вижу, что счет, да еще за шиньон! Позволю себе заметить, за волосы! Будто у вас на голове своих нет!.. Но не в этом дело. Вы этот счет оплатили; скажите, из каких средств?

В сильном замешательстве молодая женщина наконец ответила:

– Да уж конечно из своих денег!

– Из ваших денег! Но у вас их нет. Значит, вам их дали или же вы взяли их здесь… И еще: запомните, мне все известно, вы делаете долги… Я готов терпеть все, что угодно, но не долги, слышите! Не долги! Никогда!

В этих возгласах звучал весь ужас осторожного холостяка и порядочность честного торговца, которая заключалась в том, чтобы не иметь долгов. Он все выговаривал жене, упрекая ее за непрестанные отлучки, шатание по Парижу, за наряды и любовь к роскоши, которую он не в состоянии оплачивать. Разумно ли в их положении возвращаться домой в одиннадцать часов вечера, разодетой в расшитые белым стеклярусом шелка? С такими привычками надо иметь приданого на пятьсот тысяч франков. Впрочем, виновница ему хорошо известна: это беспринципная мать, только и научившая своих дочерей, что проматывать состояния, не имея даже рубашки, чтобы в день свадьбы прикрыть их наготу.

– Не говорите дурно про маму! – вскинув голову и выйдя наконец из себя, крикнула Берта. – Вам не в чем ее упрекнуть, она выполнила свой долг… Зато ваша родня хороша! Убийцы собственного отца!

Октав целиком ушел в работу и делал вид, что ничего не слышит.

Однако краем глаза следил за перепалкой, с особым вниманием посматривая на Сатюрнена, который прекратил протирать зеркало; сжав кулаки, он с горящими глазами весь трясся, готовый вцепиться шурину в горло.

– Оставим в покое нашу родню, – продолжал тот. – Ограничимся нашей семьей. Слушайте внимательно: вам придется изменить образ жизни, потому что я больше не дам на ваши глупости ни единого су. Это мое окончательное решение. Ваше место здесь, за кассой, в скромном платье, как подобает уважающей себя женщине… А если вы снова наделаете долгов, смотрите у меня…

От грубого посягательства мужа на ее привычки, удовольствия и платья Берта буквально задохнулась. Он отнимал у нее все, что она любит, все, о чем она мечтала, выходя замуж. Однако, будучи настоящей женщиной, она не подала виду, что этим он нанес ей кровавую рану, и нашла более достойный выход исказившему ее лицо гневу.

– Я не потерплю, чтобы вы оскорбляли маму! – резко выкрикнула она.

Огюст пожал плечами:

– Ваша мать! Но послушайте, в таком состоянии вы становитесь похожей на нее, такой же уродливой… Я не узнаю вас, будто передо мной она, а не вы. Право слово, меня это пугает!

Тут Берта вдруг успокоилась и, глядя ему в глаза, предложила:

– Так пойдите и повторите маме все то, что сказали сейчас. Посмотрим, как она выставит вас вон.

– Ах она выставит меня вон! – в бешенстве крикнул Огюст. – Превосходно; я немедленно поднимусь, чтобы высказать ей все.

Он и правда двинулся к двери. И вовремя, потому что Сатюрнен с горящими, как у волка, глазами уже подкрадывался к нему, чтобы придушить. Молодая женщина рухнула на стул и тихонько прошептала:

– Боже милосердный! Вот уж за кого я бы не вышла, если бы все можно было начать сначала!