Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

В течение двух недель эти истории будоражили дом. После старика осталась только недвижимость, которую оценили в триста тысяч франков; таким образом, после выкупа закладной троим детям господина Вабра предстоит поделить между собой только половину этой суммы. То есть по пятьдесят тысяч на каждого; слабое утешение, однако придется этим довольствоваться. Теофиль и Огюст уже обдумывали, как они распорядятся своим наследством. Договорились продать дом. От имени жены все возьмет на себя Дюверье. Прежде всего он убедил обоих братьев, что не следует проводить публичных торгов через суд; если они договорятся между собой, это можно сделать через его нотариуса, мэтра Ренодена, – он, Дюверье, за него ручается. Затем по совету того же нотариуса он подсказал им идею выставить дом на торги по низкой цене, всего за сто сорок тысяч франков; так ему посоветовал все тот же нотариус: это будет весьма разумно, набегут желающие, станут повышать цену, которая превзойдет всякие ожидания. Теофиль и Огюст доверчиво смеялись. И вот в день торгов, после пяти или шести надбавок, мэтр Реноден неожиданно отдал дом Дюверье за сто сорок девять тысяч франков, за сумму, которой не хватало даже на выкуп закладной. Это стало последним ударом.

Никому никогда не довелось узнать подробностей ужасной сцены, произошедшей в тот же вечер у Дюверье. Крепкие стены дома заглушили звуки скандала. Теофиль будто бы обозвал своего зятя подлецом и прилюдно обвинил в том, что тот подкупил нотариуса, пообещав назначить его мировым судьей. Что же до Огюста, тот без обиняков говорил о суде присяжных, куда он лично приволочет мэтра Ренодена, о мошенничествах которого судачит весь квартал. Вряд ли кто когда-нибудь узнает, как завязалась потасовка, хотя в доме об этом перешептывались, но некоторые слышали слова, которыми родственники напоследок обменялись в дверях; и эти слова крайне неуместно прозвучали в буржуазной добропорядочности лестницы.

– Гнусный мошенник! – кричал Огюст. – И ты еще посылаешь на каторгу людей, хотя сам заслуживаешь куда более сурового наказания!

Выходивший последним Теофиль придержал дверь и, задыхаясь в злобном кашле, несколько раз повторил:

– Вор! Вор! Да, вор!.. А ты – воровка, понимаешь, ты воровка!

И с размаху так сильно хлопнул дверью, что дрогнули двери на всех этажах. Гур, который подслушивал, встревожился. Он быстрым взглядом окинул лестницу, но заметил лишь тонкий профиль госпожи Жюзер. Ссутулившись, он на цыпочках воротился к себе в квартирку, где снова приосанился. Любые обвинения можно опровергнуть. Очень довольный, он отдавал должное смекалке нового домовладельца.

Спустя несколько дней произошло примирение Огюста с сестрой. Для жильцов это стало неожиданностью. Кто-то видел, как Октав направлялся к Дюверье. Струхнувший советник решил на пять лет освободить магазин от арендной платы, чтобы заткнуть рот хотя бы одному наследнику. Узнав об этом, Теофиль вместе с женой спустился к брату, чтобы устроить ему новую сцену. Значит, он продался, перешел на сторону разбойников! Однако госпожа Жоссеран сразу его выставила. А Валери, которая, по ее мнению, продавалась, она без церемоний посоветовала помалкивать и насчет продажности Берты. И Валери пришлось ретироваться. На ходу она выкрикивала:

– Значит, мы одни остались внакладе!.. Черта с два я тебе заплачу за квартиру! У меня договор. Может, этот висельник побоится нас выгнать… А ты, Берта, крошка моя, остерегись: в один прекрасный день мы узнаем, почем продаешься ты!

Снова хлопнули двери. Оба семейства прониклись взаимной смертельной ненавистью. Занятый обслуживанием клиентов Октав присутствовал при этой сцене: он входил в ближайший круг семьи. Берта в полуобморочном состоянии упала ему на руки, а Огюст пошел убедиться, что покупатели ничего не слышали. Сама госпожа Жоссеран доверяла молодому человеку. Однако к Дюверье относилась по-прежнему сурово.

– Разумеется, плата за квартиру – это уже кое-что, – сказала она. – Но я хочу видеть обещанные пятьдесят тысяч франков.

– Конечно, если выложишь свои, – осмелилась возразить Берта.

Мать сделала вид, что не поняла, о чем речь:

– Я их хочу, ты меня слышишь!.. Ну нет. Довольно он уже поглумился над нами в своей могиле, этот старый прощелыга – папаша Вабр! Я не позволю ему бахвалиться, что он натянул мне нос. Надо же, каков подлец! Посулить деньги, которых нет!.. О, ты их получишь, дочь моя, иначе я достану его из гроба и плюну ему в лицо!

XII

Как-то утром, когда Берта как раз была у матери, явилась растерянная Адель и доложила, что вернулся господин Сатюрнен с каким-то мужчиной. Доктор Шассань, директор психиатрической лечебницы в Мулино, неоднократно предупреждал родителей, что не может держать у себя их сына, поскольку не видит у него характерных признаков безумия. И вот теперь, когда ему стало известно, что Берта заставила брата подписать вексель на три тысячи франков, он опасается быть скомпрометированным и возвращает своего пациента в семью.