Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

– Вы ведь башмачница, верно? Та, что сняла каморку наверху… Еще одна причуда домовладельца! И все ради каких-то ста тридцати франков, мало хлопот у нас было со столяром!.. А ведь он обещал мне не сдавать больше рабочему люду. И что же? Снова-здорово! Все сначала, да еще женщина! – Потом он вспомнил, что господин Вабр умер. – Как видите, домовладелец как раз умер, и, если бы он скончался неделей раньше, вас бы тут не было, это как пить дать!.. Так что поторапливайтесь, пока не спустили гроб!

В крайнем раздражении он сам толкнул тележку, которая устремилась под драпировки, те разошлись и снова сомкнулись. Высокая бледная девица исчезла в этой черной дыре.

– Вот уж вовремя! – заметила Лиза. – Повезло ей попасть прямехонько на похороны! Уж я бы взгрела этого консьержа!

Но тут же умолкла, заметив поблизости Гура, который был грозой служанок. Дурное настроение консьержа было вызвано тем, что, как предсказывал кое-кто, дом попадет в руки Теофиля и его супруги. Сам бы он охотно выложил из собственного кармана сотню франков, лишь бы только его хозяином сделался господин Дюверье – тот хотя бы советник. Об этом он как раз и рассуждал с соседом-торговцем. Тем временем народ начал выходить. Госпожа Жюзер улыбнулась Октаву, присоединившемуся на улице к Трюбло. Затем появилась Мари и с интересом задержалась посмотреть, как устанавливают козлы для гроба.

– Занятные эти жильцы с третьего этажа, – говорил Гур, подняв глаза к закрытым ставням. – Вечно у них все наособицу… Три дня назад укатили в путешествие.

В этот момент, заметив кузину Гаспарину, которая принесла венок из фиалок – знак внимания архитектора, желавшего сохранить добрые отношения с семейством Дюверье, Лиза спряталась за спиной вдовы.

– Ну и ну! – воскликнул хозяин писчебумажной лавки. – Недурно устроилась эта вторая госпожа Кампардон!

Он простодушно назвал ее именем, которым Гаспарину окрестили все поставщики квартала. Лиза хихикнула. И тут, какая досада! Служанки сообразили, что тело уже спустили. Стоило торчать на улице, глупо разглядывая драпировки! Они бросились в подъезд; четверо мужчин уже выносили гроб из вестибюля. От драпировок там было темно, в белесом дневном свете виднелся тщательно вымытый с утра двор. Только малышка Луиза, которой удалось проскользнуть за госпожой Жюзер, побледнев от любопытства, вставала на цыпочки и изо всех сил таращила глаза. Носильщики пыхтели и отдувались под лестницей, позолота и искусственный мрамор которой при проникшем сквозь матовые стекла мертвенном свете приобретали какую-то леденящую величавость.

– Так и помер, не получив квартирной платы! – зло пошутила Лиза, которая ненавидела собственников, как и положено простой парижской девчонке.

Тут госпожа Гур с трудом поднялась с кресла, к которому была прикована. Из-за больных ног она не могла пойти в церковь, поэтому Гур посоветовал жене не пропустить, когда домовладельца понесут мимо нее, и отдать ему последний долг. Так уж положено. Она в траурном чепце доковыляла до двери и, когда гроб проплывал мимо, поклонилась хозяину.

Во время отпевания доктор Жюйера демонстративно не стал входить в церковь. Впрочем, там и без него было так людно, что некоторые предпочли остаться у входа. Было очень тепло, стоял прекрасный июньский день. Курить на паперти они не могли, поэтому разговор зашел о политике. Из открытых дверей церкви, где среди черных драпировок мерцали свечи, порой вырывались мощные звуки органа.

– Слышали, на следующий год господин Тьер выставляет свою кандидатуру от нашего избирательного округа, – озабоченно сообщил Леон Жоссеран.

– Неужели? – отреагировал доктор. – Но вы-то за него голосовать не станете, вы же республиканец?

Молодой человек, взгляды которого становились все более умеренными, поскольку мадам Дамбревиль все чаще выводила его в свет, сухо ответил:

– Почему же. Он непримиримый противник Империи.

Разгорелась бурная дискуссия. Леон говорил о тактике, доктор Жюйера упирал на принципы. По его мнению, буржуазия отжила свое; теперь она лишь препятствие на пути революции; находясь у власти, она тормозит прогресс с еще большим упорством и ослеплением, чем прежде это делала знать.

– Всего-то вы боитесь, поэтому при малейшей угрозе бросаетесь в сторону крайней реакции!

Кампардон неожиданно рассердился:

– Я, сударь, как и вы, был якобинцем и атеистом! Но, слава Богу, Он вразумил меня… Я и не подумаю голосовать за вашего Тьера. Бестолковый человек, жонглирует идеями!

Тем не менее все присутствующие либералы, Жоссеран, Октав и даже Трюбло, которому было плевать на все это, заявили, что проголосуют за Тьера. Официальным кандидатом был богатый владелец шоколадной фабрики с улицы Сент-Оноре, господин Девинк, над которым все сильно потешались. Этот самый господин Девинк не имел даже поддержки духовенства, обеспокоенного его связями с Тюильри. Кампардон, решительно придерживавшийся мнения духовенства, промолчал. Затем ни с того ни с сего воскликнул:

– Помилуйте! Пуля, ранившая вашего Гарибальди в ногу, должна была бы попасть ему в сердце!