– Так и будешь молчать? – рассердился Бодю. Нет. Коломбан не находил слов, и суконщик продолжил медленно, с трудом: – Я знал, что ты расстроишься… Будь мужчиной, встряхнись… Пойми мою позицию… Ну не могу я повесить вам на шею такой камень – банкротство, крах! Так себя ведут только подлецы и мошенники… Я желаю вам счастья, но никогда не пойду против совести.
Бодю все говорил и говорил, путался в противоречиях, ждал безусловного понимания и помощи. Он обещал Коломбану дочь и лавку, значит, как порядочный человек, обязан сдержать слово и передать будущему зятю то и другое в отличном состоянии. Да, обязан, но что делать с проклятой усталостью? Груз слишком тяжел, он не справится. В голосе Бодю появились молящие нотки, он ждал от Коломбана сердечного порыва, крика души, а тот замкнулся в молчании.
– Я знаю, – пробормотал суконщик, – старикам не хватает огня… Молодые – другое дело, жар у них в крови, это естественно… Нет-нет, я не могу. Не могу, слово чести! Если уступлю, вы сами потом попрекнете меня.
Бодю умолк. Его трясло, а Коломбан так и сидел опустив голову, и старик в третий раз задал тот же вопрос:
– Ничего не скажешь?
Приказчик наконец открыл рот:
– Что тут говорить… Вы хозяин, вы умнее всех нас, вместе взятых. Вы хотите, чтобы мы еще подождали, так тому и быть! Постараемся вести себя разумно.
Дело было сделано, Бодю надеялся, что Коломбан бросится в его объятия с криком: «Отец, вам пора дать себе отдых, теперь сражаться будем мы! Передайте нам лавку, и мы совершим чудо, спасем ее!» Он взглянул на приказчика, устыдился и мысленно укорил себя за попытку облапошить детей. В нем проснулась прежняя маниакальная честность лавочника. Молодой человек прав, что проявляет осторожность: в торговле нет места чувству – только цифрам.
– Обними меня, мальчик, – сказал он, заканчивая тяжелый разговор. – Решено: через год мы вернемся к разговору о свадьбе. Сейчас будем думать о серьезных делах.
Вечером, в спальне, госпожа Бодю поинтересовалась результатом разговора, и муж стал нахваливать Коломбана, назвал его надежным, толковым, правильно воспитанным, принципиальным, не позволяющим себе хихикать с покупательницами, как это делают хлыщи из «Счастья». Парень честен, он знает, что такое ответственность за семью, и никогда не станет играть с торговлей, как какой-нибудь брокер на бирже.
– Так когда же свадьба? – спросила госпожа Бодю.
– Позже, когда я пойму, что могу сдержать обещания.
Госпожа Бодю не шевельнулась, только сказала:
– Эта новость убьет нашу дочь.
Бодю сумел сдержаться, хотя внутри все кипело. Если его не перестанут терзать, умрет он! В чем его вина? Он любит дочь, готов отдать за нее последнюю каплю крови, но не способен оживить торговлю. Женевьеве придется совладать с чувствами и подождать. Коломбан никуда не денется. Никто его не украдет!
– Невероятно! Немыслимо! – твердил он. – Мы ведь хорошо ее воспитали. Так какого черта!
Госпожа Бодю не отвечала. Она, конечно же, догадалась, как сильно мучит Женевьеву ревность, но не решилась рассказать мужу. Просто не смогла: странная женская стыдливость всегда мешала ей обсуждать с Бодю деликатные любовные темы.
Не дождавшись реакции жены, суконщик обратил свой гнев на «этих людей напротив». Он потрясал кулаками, грозя стройке, где этой ночью забивали в землю металлические сваи, грохоча молотами.
Дениза решила вернуться в «Дамское Счастье». Она поняла, что Робино, вынужденные проредить персонал, мучаются, не зная, как ее уволить. Чтобы продержаться еще хоть чуть-чуть, они должны были все делать сами. Ослепленный ненавистью к «Счастью», Гожан объявил им кредитные каникулы и обещал изыскать еще одну ссуду, но Робино овладел страх, они хотели выправить ситуацию, экономя на всем. Две недели Дениза мучилась неловкостью, потом не выдержала и сообщила, что ей предложили место. Все почувствовали облегчение, госпожа Робино обнимала девушку, клялась всю жизнь сожалеть о расставании, но ее муж, услышав, что Дениза возвращается к Муре, смертельно побледнел и крикнул, срываясь на визг:
– И правильно делаете!
Гораздо труднее оказалось сообщить новость Бурра. Дениза была очень благодарна старику и боялась причинить ему боль. Бурра владела ярость на «варваров со стройки» – тачки перегораживали подходы к его лавке, зонты и трости подпрыгивали в такт стуку молотков. Но злейшим злом была затея архитектора соединить работающие отделы магазина с новыми, для чего планировалось прорыть туннель под его, Бурра, домиком! Ныне он принадлежал «Муре и компании», и в договоре аренды указывалось, что съемщик обязан соглашаться на ремонтные работы. Однажды утром к Бурра явились рабочие, и со стариком едва не случился удар. Разве не достаточно, что его душат, теснят со всех сторон, слева, справа, сзади? Теперь они решили съесть землю у него под ногами! Он прогнал землекопов и каменщиков и подал иск в суд. Ремонтные работы? Пожалуйста! Но это никакой не ремонт. Квартал надеялся на победу старика, но ни за что нельзя было поручиться. Процесс обещал быть долгим, дуэль – нескончаемой.