Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

– Думаю, да… А у папы и без того слишком много забот, он не понимает, какую боль мне причиняет, откладывая свадьбу… Мама видит, как я терзаюсь, она беспокоится, наседает с вопросами, потому что Господь и ее не наделил отменным здоровьем. Она часто повторяет: «Ах, доченька, быть бы тебе покрепче…» Знаете, если все время проводишь в лавке, свежий цвет лица не приобретешь, за последнее время я слишком исхудала, только взгляните на мои руки! Мыслимое ли это дело?

Женевьева дрожащими пальцами взялась за графин, Дениза хотела ей помешать, но девушка заупрямилась:

– Ах нет, оставьте, я хочу пить!

Из магазина донесся громкий голос Бодю, и Дениза поддалась сердечному порыву – опустилась на колени и обняла сестру. Она целовала ее, уговаривала, что все будет хорошо и они с Коломбаном поженятся.

– Ты поправишься и узнаешь счастье.

– Дениза, иди сюда, – позвал Бодю. – Жан пришел.

Дениза встрепенулась, вскочила на ноги и побежала в лавку.

Жан искренне изумился, услышав, что пропустил обед:

– Сейчас восемь вечера? Как же так? Я сюда прямиком от патрона!

Дядя покачал головой, спросил, усмехнувшись:

– Ты что, через Венсенский лес добирался?

Жан шепнул сестре на ухо:

– Дай мне сто су, пожалуйста… Нужно заплатить извозчику… Я встретил хорошенькую прачку, она несла белье заказчице, ну и…

Жан выбежал и сразу вернулся, чтобы съесть тарелку супа: госпожа Бодю заявила, что иначе не отпустит его. Появилась Женевьева. Она вошла тихо, стараясь держаться как можно незаметнее, и, как обычно, не произнесла ни слова. Коломбан дремал за прилавком.

Вечер тянулся медленно и печально, оживляемый только звуком шагов Бодю, расхаживавшего из угла в угол лавки. Горел один газовый рожок, низкий потолок отбрасывал густую тень, похожую на черную могильную землю.

Шли месяцы. Дениза почти каждый день забегала к Бодю и пыталась отвлечь кузину от тяжелых мыслей, но атмосфера в доме становилась все тягостнее. Строительные работы на противоположной стороне улицы день и ночь растравляли их раны. Редкий час надежды или нежданная радость меркли от грохота груженной кирпичом тачки, визга пилы камнереза и даже от переклички рабочих. Весь квартал был взбудоражен. От пространства трех улиц, отгороженного дощатым забором, исходил импульс авральной работы. Архитектор использовал существующие строения, открывая их с разных сторон, чтобы внести улучшения. Посередине, в проходе, образованном дворами, он возводил просторную, как храм, центральную галерею. Ее парадный вход должен был смотреть на улицу Нёв-Сент-Огюстен. Серьезные трудности возникли при оборудовании подвальных этажей: мешали просачивавшиеся нечистоты, а грунт был буквально нафарширован человеческими костями. Бурение колодца стометровой глубины с подачей пятисот литров воды в минуту доставило неприятности жителям соседних домов. Уже поднялись стены первого этажа, леса кружевом оплели весь квартал. Надсадно скрежетали лебедки подъемников, тащивших наверх огромные тесаные камни, гремел металл подмостков и выгружаемые железные балки, кричали мастера, стучали молотки и кирки. Более всего жителям квартала досаждали рев, грохот и пронзительные свистки паровых машин, бьющие по барабанным перепонкам. Стоило подуть ветру, тучи извести грязным снегом облепляли все окрестные крыши. Бодю с тупым отчаянием смотрели, как безжалостная вездесущая пыль забивает все щели, пачкает рулоны тканей, проникает в постель и в легкие, медленно, но верно убивая их.

Ситуация только ухудшалась. В сентябре архитектор, боясь не успеть к сроку, решился на ночные смены. Установили мощные электрические лампы, и работа закипела: бригады сменяли друг друга, не переставая свистели машины, били молотки, от немолчного гвалта взлетала в воздух и оседала штукатурка. Доведенные до предела Бодю совсем перестали спать: стоило лечь, как на них набрасывались комары, и даже усталость не давала несчастным сомкнуть глаз. Они вскакивали, плелись босиком к окну в надежде освежиться, отдергивали занавески и в ужасе застывали: «Дамское Счастье» смотрело на них из темноты, подобное гигантской кузнице, ковавшей их разорение. В наполовину возведенных стенах с пустыми оконными проемами горели лампы, пронзая ночь широкими слепящими голубыми лучами. Стрелки часов в домах показывали два, три, четыре часа ночи, квартал забывался тяжелым сном, а стройка, под светом, напоминавшим лунный, походила на огромный фантастический театр теней, кишащий гомонящими рабочими.