Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Башляр и Гелен переглянулись. Щекотливый вопрос. И все же дядюшка мужественно взял на себя обязанность поведать бедолаге о шалостях его Клариссы и непрестанной смене любовников, которых она принимала каждый вечер после его ухода. А нынче наверняка сбежала с последним, здоровяком Пайяном – каменщиком, из какого-то городка на юге, где захотели, чтобы он выучился на скульптора. У Дюверье, который с ужасом внимал всем этим мерзостям, вырвался вопль отчаяния:

– Нет больше порядочности на земле!

Охваченный порывом откровения, он неожиданно перечислил все, что сделал для Клариссы. Наивно надеясь скрыть разочарование заурядного греховодника, он заговорил о своем великодушии, обвиняя любовницу в том, что она пошатнула его веру в высшие человеческие чувства. Внезапно Кларисса сделалась необходимой ему.

– Но я непременно отыщу ее с одной-единственной целью: заставить покраснеть за содеянное, – говорил он, – и чтобы убедиться, что она совершенно утратила всякую порядочность.

– Да полно вам! – воскликнул Башляр, чрезвычайно довольный постигшим советника несчастьем. – Она вас еще не так облапошит… Поймите же, самое драгоценное – это добродетель! Найдите себе простодушную малышку, невинную, как новорожденное дитя… Тогда вам не о чем будет беспокоиться, и вы сможете спать спокойно.

Трюбло тем временем курил, привалившись к стене и вытянув ноги. Он полностью предался отдыху, не принимал участия в разговоре, и о нем забыли.

– Если вам невтерпеж, могу узнать адрес, – произнес он. – Я знаком с горничной.

Дюверье с удивлением обернулся на идущий откуда-то из-под пола голос и заметил Трюбло, который, выпуская клубы дыма, курил сигару – последнее, что оставалось от Клариссы. И ему казалось, что в этих плотных сизых облаках улетают потраченные на мебель двадцать пять тысяч франков. Советник протестующе отмахнулся и ответил:

– Нет, она меня недостойна… Ей придется на коленях вымаливать прощение.

– Тсс! Она возвращается! – сказал Гелен и прислушался.

И верно, в прихожей послышались шаги, и чей-то голос произнес:

– Да что же это? Умерли они все, что ли?

В гостиной появился Октав. Зрелище опустошенных комнат и распахнутых настежь дверей ошеломило его. Однако изумление его еще возросло, когда среди голых стен гостиной он увидел четверых мужчин, один из которых сидел на полу, а трое других стояли, освещенные скудным светом свечки, которую, словно в храме, держал советник. Вновь пришедшему вкратце сообщили новость.

– Но это невозможно!

– Значит, внизу вас не предупредили? – спросил Гелен.

– Нет, консьерж спокойно смотрел, как я поднимаюсь… Выходит, она сбежала! Это меня не удивляет. У нее были такие дикие глаза и нелепая прическа!

Позабыв о печальной новости, которую он принес, Октав поинтересовался подробностями, завел было разговор. Но вдруг резко обернулся к Дюверье:

– Кстати, ваша супруга прислала меня за вами… Ваш тесть при смерти.

– А-а-а! – только и вымолвил советник.

– Папаша Вабр! – прошептал Башляр. – Этого следовало ожидать…

– Еще бы, когда человек при последнем издыхании! – философически заметил Гелен.

– Ну что же, пожалуй, пора уходить, – произнес Трюбло, заклеивая сигару новым листком папиросной бумаги.

В конце концов они решились покинуть пустую квартиру. Октав все твердил, что поклялся честью, что тотчас доставит Дюверье домой, в любом состоянии. Советник так тщательно запирал дверь, словно оставлял там свою угасшую любовь; однако внизу ему стало стыдно, так что вернуть ключ консьержу пришлось Трюбло. На улице господа молча обменялись крепким рукопожатием; и, едва фиакр унес Октава и Дюверье, дядюшка Башляр сказал оставшимся на пустынной улице Гелену и Трюбло:

– Разрази меня гром! Все же надо мне показать ее вам.

Слишком взбудораженный отчаянием этого простофили-советника и буквально лопающийся от осознания собственного счастья, полагая его заслугой исключительно своей хитрости, он уже некоторое время нетерпеливо переминался на месте, потому что больше не мог сдерживаться.

– Ну знаете, дядюшка, – возразил Гелен, – если вы приведете нас к двери, а там снова дадите от ворот поворот…

– Нет, разрази меня гром! Вы ее скоро увидите. Мне будет приятно… Это пустяки, что уже почти полночь: если она уже улеглась, встанет… Она, доложу я вам, дочь капитана, капитана Меню, и у нее есть тетушка, право слово, весьма почтенная женщина, уроженка Вильнёва, это возле Лилля… О ней можно справиться в мастерской братьев Мардьен на улице Сен-Сюльпис… Эх, разрази меня гром, вот именно то, что нам нужно! Сейчас вы увидите, что такое добродетель!

И он подхватил их под руки, Гелена справа, а Трюбло – слева, и ускорил шаг, чтобы найти фиакр и добраться побыстрее.

Тем временем по пути к дому Октав вкратце поведал Дюверье об ударе, случившемся с господином Вабром, и не скрыл, что Клотильде известен адрес на улице Серизе. Немного помолчав, советник жалобно спросил:

– Думаете, она простит меня?

Октав не ответил. Они ехали в фиакре, наполненном темнотой, которую изредка прорезал луч газового фонаря. Недалеко от дома терзаемый тревожными предчувствиями, Дюверье задал новый вопрос: