Вечером они и правда успели кое-что сделать: решили несколько задачек по математике и придумали несколько примеров с причастием, хотя круче, чем у Генри на уроке – «В предложении составленном пятиклассником стоящим у доски есть пропущенные запятые», – у них всё равно не получилось. Потом прочитали всё, что нашли, про знаменитые висячие сады Вавилона – потому что в понедельник они будут делать об этих садах доклад. Они сами выбрали эту тему.
– Ничего себе! – Кейко изумлённо уставилась в одну из разложенных на столе книг. – Оказывается, никто не знает точно, были ли эти сады вообще! Всё равно как если бы по истории нам задали учить про Королевство Разум.
– Ну и здорово было бы, – ответила Бетти. «Призрачная будка»[57]
– ещё одна книга, которую совсем-совсем не хочется портить отчётом о прочитанном. – Всё равно мы выступим лучше, чем Генри с Васудевом. Они же собираются докладывать, что существа из других звёздных систем прилетели на Землю и построили тут огромные пирамиды.– Лучше бы мы всё-таки выбрали Стоунхендж.
– Стоунхендж взяла Джиневра.
Девочки обменялись скорбными взглядами – обе представили примерно одно и то же: как ради очередных дополнительных звёздочек Джиневра лепит из глины модель Стоунхенджа – уменьшенную, но с настоящей травой и с птичьим пением.
– Вчера Абби мне сказала, что Мелл ей сказала, что Джиневре нравится Васудев, – сообщила Кейко.
– Но это не значит, что Васудеву нравится Джиневра, – заметила Бетти.
– Может, и значит.
Не исключено, что Кейко была права, Джиневра милая и обаятельная. Ещё и самая прилежная в школе – мальчикам это почему-то нравится, хоть Бетти и не понимала почему. Всё равно, подумала она, рано Кейко сдаваться. Джиневра только что накатала ещё два отчёта о прочитанном – мисс Роу опять пришлось против её фамилии в таблице доклеивать новую полоску бумаги. Нет, Бетти, конечно, понимала, что Джиневра и правда милая и обаятельная, но только не понимала, для чего милым и обаятельным людям так выпендриваться.
– Не отступайся от Васудева, – посоветовала она Кейко.
– Ага, не буду. И есть же ещё Генри. И Эрик из шестого класса вчера в столовой мне улыбнулся – правда, рядом со мной стояла Кейт Фельдманн – может, он это ей улыбнулся. Она хорошенькая и вообще интересная, правда?
– Ты тоже. Я уверена, что он улыбался тебе, а не ей.
– Ну, может. Но от Райана я всё-таки, наверное, откажусь. С кинозвёздами слишком большая конкуренция, сама подумай: кроме меня, ещё миллионы претенденток.
Кейко огорчённо уставилась в потолок.
– Ничего, не расстраивайся, – сказала ей Бетти. – Может, пройдёт ещё несколько лет, пока ты решишь влюбиться, а к тому времени у тебя уже будет куча других вариантов.
– Может, тогда и ты уже захочешь влюбиться?
– Может…
– Знаю, знаю, сейчас скажешь:
– Тебе надоело это слушать?
– Ну что ты, нет, наоборот, это так… волнительно, вот! Ты прямо как будто посвящаешь всю-всю себя Великой Цели. Как джедай… Ой, вспомнила! – Кейко вскочила и кинулась к платяному шкафу.
Вернувшись с целой охапкой длинных сверкающих нарядов, она бросила их на кровать.
– Что это?
– Это для твоего Большого Концерта: мамины платья, оставшиеся от всех её выпускных! Она разрешила тебе взять любое, какое захочешь.
Бетти приложила к себе одно – серебристое, какого-то сложного покроя и с пышными рукавами. Слишком длинное, а кое-какие места в нём Бетти нечем будет заполнить ещё несколько лет.
– Кейко!.. Я же буду в нём смешная.
– Ладно, может, это чуть-чуть великовато. – Кейко вытащила из кучи другое, тёмно-синее. – Тогда вот это примерь. Ну пожалуйста!
Кончилось тем, что они вдвоём принялись мерить все платья по очереди. Когда они расхаживали в них по комнате, как по подиуму, то и дело путаясь в подолах, шума и хохота было столько, что миссис Трайс, поднявшаяся проверить, в чём дело, велела им угомониться и спать.
Кейко уснула моментально, но Бетти ещё долго лежала, смотрела, как за окном падает снег, и думала о своём Большом Концерте. До её дня рождения осталось семнадцать дней, и значит, до возвращения Розалинды – шестнадцать, а до дня рождения Скай – всего девять. То есть девять дней до того, как к ним приедет Джеффри, до того, как Бетти сможет ему спеть.
От одной этой мысли музыка в ней встрепенулась и начала подниматься откуда-то изнутри крошечными пузырьками. Тогда Бетти стала петь колыбельные, чтобы себя убаюкать, – тихо-тихо, в подушку.
Секретные приёмы ниндзя