В глубине, там, где, сжавшись, лежала Бетти, не было больше места ни для кого, но Розалинда не отступалась и, раздвигая и разгребая себе дорогу среди коробок и настольных игр, проталкивалась к сестре. Бетти шевельнулась только затем, чтобы спрятать фотографии обратно под холщовую сумку. А Розалинда всё пробиралась вперёд, и мягкие игрушки, туфли, мячи для гольфа, ведёрки с ракушками – все, все разгребались и раздвигались перед ней, и вот она уже сидит на корточках, склонившись над Бетти.
– Малыш, все так о тебе волнуются. Мне сказали, что ты не ходишь в школу. Мы можем с тобой об этом поговорить?
– Тебя кто-то обидел?
– Ты заболела из-за того, что тоскуешь по Псу?
– Подвинься, Беттик. У меня ноги затекли.
Одна часть Бетти хотела, чтобы Розалинда ушла и оставила её в покое, наедине с её несчастьем. Но была и другая часть, которая хотела, чтобы Розалинда осталась и утешила бы её, и эта другая часть заставила Бетти отнять коленки от подбородка и откатиться чуть в сторону, но места всё ещё было мало, и Бетти откатилась ещё чуть в сторону, и на этот раз она нечаянно сдвинула холщовую сумку Пса, и спрятанные фотографии вдруг оказались на самом виду. Бетти хотела их опять прикрыть, но Розалинда была уже тут и пыталась устроиться, а места было мало, и…
Розалинда увидела.
– Господи, – сказала она. – Это Пёс? Та фотография, которую ты подарила Джеффри на день рождения, когда ему было одиннадцать? А… подожди-ка… а вторая – это…
Розалинда осеклась, лицо её стало так печально, что сердце Бетти снова разбилось вдребезги.
– Прости меня, Рози, – сказала она.
Розалинда будто очнулась от сна.
– Что ты сказала?
– Прости. Прости. Прости, я… – Бетти ловила ртом воздух, его почему-то не хватало. Или её душила большая тайна, ускользавшая сейчас из коробки, где она хранилась. – Я не хотела… Я не знала… Лучше бы я не…
Розалинда обняла Бетти обеими руками, стараясь её успокоить.
– За что простить тебя, Бетти? Я не понимаю.
– За то, что мама умерла из-за… что ты потеряла свою… прости.
Тайна почти уже вырвалась на волю, и сразу, тут же вырвались одиночество Бетти, её вина, её страх. Все они вместе раздирали её на кусочки, и Бетти понимала, что её не станет, когда они её раздерут, но всё равно не могла уже это остановить, даже когда увидела, как сильно напугана Розалинда, даже когда Розалинда говорила ей –
Вот теперь тайна вырвалась из коробки, и, сказанная, рассеялась, и потеряла свою власть. А Бетти была всё ещё жива, и не разодрана на кусочки, и не покинута всеми. Потому что вот её папа, он держит её и не отпускает, и говорит ей, как он её любит, как все они её любят. И вот – наконец – она уплывает в сон без кошмаров, в целительный покой, который ей так нужен.
Когда ближе к вечеру она проснулась снова, у неё в ногах, навалившись всей своей тяжестью, спал Азимов, а рядом в кресле сидел папа с романом Агаты Кристи – он всегда читал детективы, если ему нужно было расслабиться.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
Как она себя чувствует? Немного странно, будто чего-то не хватает. А-а, поняла. Нет скрученной боли в животе.
– Хорошо, – сказала она.
– Есть хочешь?
– Хочу.
– Это отличная новость. Жди тут. – Мистер Пендервик вышел из комнаты и крикнул с лестницы вниз: – Ианта, она проснулась и хочет есть!
Скоро появилась Ианта, в руках у неё был полный поднос еды: бутерброд с сыром и помидором, яблоко, стакан лимонада и шоколадно-мятное мороженое в вазочке.
– Тут, наверное, многовато, – сказала она. – Но я не знала, что именно ты захочешь.
– Спасибо. Хорошо, что многовато. – Бетти откусила бутерброд. – Вы ведь не собираетесь вдвоём смотреть, как я буду есть?
– Я бы посмотрел, – ответил её папа.
– Просто мы так рады, что ты проснулась.
– И не плачу, – добавила Бетти. – Простите меня.
– Тш-ш, ш-ш, – сказал папа. – Тебе не за что себя винить. Это меня впору лишать родительских прав. Но сначала поешь, потом будем разговаривать.
– Выдержишь ещё парочку посетителей? – спросила Ианта. – Бен с Лидией ждали, когда ты проснёшься, еле дождались.