Пендервики весной

– Я имела в виду, Томми, – сказала Розалинда медленно, – что я хотела бы с тобой поговорить.

Его лицо осветилось неотразимой Гейгер-улыбкой.

– Я вернусь, как только пойму, что с мамой всё в порядке. И попробуй только передумать, Розалинда Пендервик! Я достану тебя из-под земли и всё равно с тобой поговорю.

– О, какой крутой парень. – Лицо Розалинды, в котором его улыбка отразилась как в зеркале, теперь сияло счастьем. – Ну, иди тогда.

Пока Томми удалялся ленивой походкой, а Розалинда смотрела на него как заворожённая, Бетти наблюдала за ними обоими и изумлялась этим странным тинейджерским ритуалам. Кейко бы лучше в них разобралась, и они бы точно привели её в восторг, но вот эту романтическую сцену Бетти оставит при себе. Она такая личная, что никому не перескажешь, даже Кейко.

Когда он скрылся из виду, Розалинда обернулась к Бетти.

– Ну, как я с ним говорила, не слишком холодно и отстранённо? А?

Ну нет, подумала Бетти, не слишком.

– Нет, ты всё хорошо сказала.

– Слава богу. – Розалинда вынула из кармана маленькую коробочку и протянула Бетти. – Кое-что для тебя.

– Ещё подарок? – Но Бетти уже получила от Розалинды один подарок – очень симпатичный топ, как раз к юбке, которую ей сшила Джейн.

– Этот – особенный. Открой.

Внутри лежала тонюсенькая цепочка и на ней – крошечная золотая закорючка.

– Нотка на цепочке! – сказала Бетти.

– Нотка, – согласилась Розалинда. – Кусочек музыки. Нравится?

Бетти поднырнула под Розалиндину руку и оказалась в объятиях старшей сестры.

Глава двадцать третья И ещё один подарок

Спустя пару часов Бетти вместе с Фантиком и Гибсоном лежала у себя в комнате на полу – на кровать, где она провела столько дней, ей сейчас не хотелось – и думала. Она должна кое-что для себя решить. Но не сразу. Сначала она всё-таки попробует ещё раз.

– Вставай, Бетти, – сказала она себе и встала. – Откройся для музыки.

Она дважды глубоко вздохнула – и попыталась петь.

Ничего, как и во все предыдущие разы в последние несколько дней. Только гадкое лягушечье сипенье.

– Ладно, я поняла.

И она опять легла на пол. Её голос – её орхидея на ромашковой лужайке, – он ушёл от неё и, видимо, решил не возвращаться. В какой-то момент Бетти даже усомнилась: может, всё это ей примерещилось – привиделось в каком-то из странных снов, с которыми она прожила столько времени? Проверяя, не помутилось ли у неё в голове, она спрашивала у Кейко: а точно ли всё это было? Миссис Грюнфельд, и как она радовалась, слушая Беттино пение? В ответ Кейко спросила: «Ну ты совсем, что ли?» Бетти почувствовала себя немного лучше.

И всё же – петь она больше не может. К этому надо как-то привыкать.

Хорошо, что она никому из родных ничего не сказала, сохранила всё в тайне. Им незачем знать, какой дар она ненадолго обрела, а потом потеряла. А ещё же Джеффри! Какое счастье, что Ник вытащил её из автобуса и она не доехала до Бостона. Голос тогда уже пропал, но она-то ещё не поняла, что это навсегда, ей казалось, что он ещё может вернуться, – и она бы говорила и говорила Джеффри про миссис Грюнфельд, и про свой голос, и про то, как она вместе с Джеффри и его папой поедет на гастроли в Европу и будет там петь. А потом пришлось бы объяснять, что ничего этого больше нет, – для него это стало бы таким разочарованием. Бетти подумала, что своё собственное разочарование она как-нибудь, наверное, переживёт, но чьё-то ещё – это уже будет чересчур.

В дверь постучали: тук-тук-тук, шлёп.

– Входи, Бен, – сказала она.

Бен открыл дверь, но входить не стал.

– Можно я съем ещё кусок твоего торта? Папа велел спросить у тебя.

– Можно, но оставь мне немножко.

– Ладно. – Дверь опять закрылась.

И в конце концов, что такое она потеряла? Это была иллюзия – была да сплыла, ничего не осталось. Значит, посвятит себя фортепиано, а может, и правда – возьмёт и освоит ещё какой-нибудь инструмент, как она и говорила Ианте. Только это будет не кларнет. Может, виолончель? Или нет: контрабас! А что, это мысль. Контрабасы есть во многих джазовых ансамблях – вот с контрабасом она и станет ездить на гастроли вместе с Джеффри и его папой. И это, кстати, намного лучше пения, потому что контрабас всегда располагается в задней части сцены, а контрабасист – позади своего контрабаса, и его там почти не видно, а контрабасистку будет и совсем не видно. И это больше подходит для стеснительной девочки, чем петь, стоя с микрофоном посреди сцены, ещё и впереди всех.

Тут ей пришлось отвлечься от своих мыслей: в дверь опять постучали, точнее заколотили – часто-часто и очень маленькими, судя по звуку, кулачками. Бетти подскочила и бросилась открывать, пока Лидия не успела вляпаться в коридоре или на лестнице в какую-нибудь очередную неприятность. Но оказалось, что опасности нет: Лидия, уже умытая и в пижамке, висела на руках у мамы.

– Мы пришли спросить, хороший ли у тебя был день рождения, – сказала Ианта.

– Очень хороший, мам. – Бетти обняла их сразу обеих, получился такой сэндвич с Лидией посерёдке. – И спасибо тебе опять за подарки.