Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945

Наша поездка продолжается уже шесть дней. Мы попали в ужасную неразбериху. До третьей батареи мы так пока и не добрались. В Дрездене проводился строгий контроль, и «цепные псы»[181] заставили нас сойти с поезда. Все солдаты, следующие через Дрезден, задерживались и направлялись на командный пункт в Косвиге. Та же участь ожидала и нас. В Косвиге из отпускников, больных и раненых формировались новые батареи и полки, которые тут же отправлялись на фронт. Здесь уже не было необходимости вызываться добровольно на фронт, я просто позволил себя задержать и разделил общую участь. Это я узнал в течение пары дней от бывалых солдат. Все они вели себя с тупой обреченностью.

Но что только нам не пришлось пережить! Ничего удивительного, что все были какими-то бесчувственными. Мы едва уцелели во время бомбардировки Дрездена. Мне все еще кажется чудом, что я вместе с последним солдатским эшелоном вырвался из этого ада. Отсюда, из Косвига, мы видели весь этот ужас: гибель Дрездена. В небо вздымались огромные разноцветные рождественские елки, превращая ночь в яркий день, дождем сыпались канистры с фосфором, а следом за ними летели бомбы!

Ужасное чувство испытывали мы, бессильно взирая на этот огненный ад, пожирающий небо и землю. На батареях зенитных орудий в Свинемюнде мы действовали плечом к плечу со своими товарищами, ведя огонь по гудящим в небе самолетам противника. Но здесь все было по-другому: мы знали, что там гибнут от взрывов бомб и сгорают заживо в адском пламени тысячи людей, но могли только смотреть на это, в бессильной ярости сжимая кулаки. К тому же это был не красочный фейерверк, как тогда на Балтике, — вдали расстилался огненный ад.

Бомбардировщики прошли над городом последовательными волнами, накрыв его несколькими бомбовыми «коврами». Бомбежка началась около двадцати двух часов, но бомбы обрушивались на город и после полуночи. Завывания сирен больше не было слышно. Сигналов отбоя воздушной тревоги также не было передано..

Рано утром нас всех собрали и скомандовали занять места в грузовом составе. Сначала погрузились санитары и бывалые солдаты, потом уже мы, молодые.

Когда наш состав пришел в Дрезден-Нойштадт, уже совсем рассвело, но нам казалось, что все еще длится ночь. Нам предстало страшное зрелище, я был потрясен до глубины души. Сказать что-либо большее я не могу. Перо отказывается описывать эту картину. Как оказалось, мы прибыли не для того, чтобы расчищать завалы или помогать людям. В центр города было просто невозможно проникнуть. Офицер сказал нам, что мы должны выкопать вокруг центра Дрездена громадную братскую могилу, куда соберут тела всех погибших и засыплют их толстым слоем негашеной извести, чтобы исключить распространение эпидемии из этого огромного кладбища. Ходили разговоры о более чем 200 тысячах погибших. Точно, однако, ничего не известно, поскольку на главном вокзале города находились многие тысячи беженцев из Силезии,[182] которые все сгорели. Никто не знает их числа, никто не знает их имен.

Подумать только — Дрезден представляет собой теперь одну гигантскую могилу! А всего лишь несколько недель тому назад я видел его во всей гордой красе. Теперь все его великолепие повержено, все лежит в прахе.

Но даже это было не самым ужасным. Больше всего потрясала смерть стольких человек. Сами собой в голову приходили мысли: а что, если папа, мама и Вальтрауд тоже стали беженцами, и в Штеттине с померанцами произошло нечто подобное тому, что здесь случилось с силезцами? Я всеми силами отгоняю такие мысли. Отупеть, как можно скорее отупеть, иначе я не вынесу всего этого.

Но для долгих рассуждений времени в Дрезден-Нойштадте нам отпущено не было. Ближе к полудню начался новый воздушный налет. Мы среагировали мгновенно — тут же запрыгнули в наши автомобили, чтобы поскорее убраться из города. Едва мы раскочегарили дровяные газогенераторы машин, как упали первые бомбы. Тогда мы укрылись в одном из подвалов, куда набилось столько народу, что мы смогли пробыть там совсем немного времени. Едва только прошла первая волна бомбардировщиков, как мы выбежали из этого подвала, забрались в наши автомобили и рванули в направлении Косвига. За нашей спиной снова начали рваться бомбы. На этот раз ковровая бомбежка накрыла и Нойштадт, в этом не было никаких сомнений. Нам снова повезло остаться в живых.

Я едва держался на ногах после всего увиденного и пережитого. Что это — неужели война? Нет, это просто бойня. Ведь где здесь понятие «фронт»? Если здесь такое бывает с гражданским населением, то что же тогда приходится переносить солдатам на переднем крае? И самое ужасное: мы не могли ничем помочь обреченным!