Пепел державы

Баторий пристальным и недобрым взглядом льва, на землю коего пришли чужаки, смотрел в бородатые лица московитов. Стефану Збаражскому, воеводе трокскому и матерому дипломату, вверено было отвечать от его имени. Седобородый плешивый старец с дряблыми щеками, не поднимаясь с места, молвил:

— Требование ваше несправедливо, ибо долго мы ждали вас в своей земле, но поскольку приехать вы не спешили, король наш решил не терять драгоценного времени, так что правьте свое посольство здесь.

Петелин обернулся к Сицкому, тот молчал, в губах ни кровинки.

— Простите, Ваше Королевское Величество, — обратился к Баторию выступивший вперед Пивов. — Но мы не имеем наказа от своего государя править посольство в другом месте, кроме земель Вашего Королевского Величества. Посему просим вас уйти в свои земли…

— Либо правьте посольство здесь, либо уходите! Иного ответа не будет! — отвечал Николай Радзивилл Рыжий, сверкая глазами из-под насупленных седых бровей.

— Мы не уйдем никуда, пока требования наши не будут выполнены! — высказал наконец Сицкий, глядя на Радзивилла. Он был по-прежнему бледен, в очах вместе со страхом и волнением различимо читалось негодование от унижения, коему польская сторона подвергает и их, и русского государя.

Баторий взглянул на вооруженных приставов и жестом дал им знак. Те тут же окружили московитов.

— Возвращайтесь в свой стан. Ежели вы ни с чем приехали, так ни с чем и уедете обратно, — задрав бороду, продолжал Радзивилл. Униженные послы, мрачно переглянувшись, повиновались и, сопровождаемые приставами, ушли, поклонившись перед тем королю.

Баторий дал знак Замойскому подойти и сказал ему на ухо:

— Через приставов передайте им, дабы завтра же собирались в дорогу и что мы отпускаем их безо всякого ответа. Может, тогда будут сговорчивее и озвучат скорее все условия мира.

Ратники копали рвы, плели туры из хвороста, которые должны были защищать воинов во время земляных работ. На одном из участков вскоре послышалась ружейная пальба — московиты сделали вылазку и после недолгой стычки выгнали противника из окопов, но и сами отступили.

Перед Замойским, устремившимся туда, упал на колени знаменосец. Окровавленный, с подбитым глазом, он плакал, как дитя. Оказалось, в бою московиты, изрядно избив его, похитили королевское знамя. Лицо канцлера тут же перекосилось от гнева. Выпучив глаза, он кричал, брызжа слюной:

— Сражения едва начались, а ты..! Королевское знамя! Какой позор! Я вздерну тебя на первом дереве!

Но несчастному знаменосцу не довелось быть повешенным — товарищи поручились за него. Замойский принял деньги, однако заявил, что ежели Его Величество потребует казнить провинившегося, сие придется исполнить. Но Баторий не потребовал казни — было не до того!

— Велите объявить всем, что я заплачу четыреста талеров тому, кто первым сможет поджечь эту проклятую стену, — объявил он на военном совете. — Еще сообщите, что я сверх жалованья буду платить по три талера в день тому, кто будет участвовать в сооружении земляного вала напротив стен.

Мера была необходимой — за эту опасную, тяжелую и грязную работу брались очень немногие. А стену, защищенную землей и дерном, было довольно трудно поджечь, притом что московиты нещадно били из пищалей всех, кто приближался к укреплениям на близкое расстояние.

Утром следующего дня, едва забрезжил серый рассвет, ударили пушки. Бесконечная канонада, казалось, сотрет этот дерзкий город с лица земли, даже показался дым за стеной — видимо, удалось что-то поджечь, но стены по-прежнему стояли, а пожар вскоре утих.

Под сотрясающий округу гром пушек в лагерь Батория вновь явились московские послы. Снова король восседает в шатре под красно-белым стягом Речи Посполитой, в окружении воевод. Переговорам мешает грохот пушечных выстрелов, но польскую сторону, кажется, это не смущает.

— Государь наш просит не проливать понапрасну христианскую кровь и по-прежнему желает с Вашим Величеством быть в любви и дружбе, — говорил Пивов, замолкая, когда оглушительно била пушка. — Государь наш готов отказаться от Полоцка и захваченных Вашим Величеством земель, клянется на веки вечные не начинать из-за них войны и не упоминать в своем титуле.

— Что касается мира, то наш король не виноват в этом кровопролитии, — отвечал за Батория Стефан Збаражский. — А прекратить войну он не может, ибо начата она была за великие несправедливости, причиненные государем вашим Речи Посполитой. Ежели все прочие дела будут улажены, то король не станет отказываться от дружбы с великим князем, за коим папа признает его титулы, а император и прочие христианские правители именуют его братом.

Некоторые из воевод почтительно кивнули, но Баторий восседал недвижным каменным изваянием, даже глаза его, безразлично взиравшие на московитов, пугали мертвенной пустотой.

— Но что касаемо Полоцка… — Збаражский, словно удивляясь, пожал плечами. — Наш король не понимает, почему великий князь уступает ему сей город, ибо Полоцк — собственность Великого княжества Литовского. Его Величество взял его и будет впредь брать все, что когда-либо было отнято из его владений.