Пепел державы

Федор Федорович, бледный и промокший насквозь, суетился, рассаживая гостей за богато уставленный стол. Иоанну отвели самое почетное место. Кратко поприветствовав всех поклоном и перекрестившись, Иоанн опустился в кресло, стоявшее во главе стола.

Осенив себя крестами и кланяясь государю, разместилась на лавках свита, Афанасий Нагой уселся по правую руку от государя, словно он был хозяином здесь.

Иоанн, дабы уважить хозяев, откушал несколько блюд, начал жаловать придворных чашами вина, затем велел принести подарки. Сундуки со всевозможной рухлядью несли сюда, и Федор Федорович бледнел все больше, не веря будто, что все это происходит наяву. Слуги вносили и вносили новые блюда, играли приехавшие вместе с государем домрачеи. Но царю было скучно среди этого наигранного веселья — шумные пиры, долгие, насыщенные всевозможными обычаями и порядками, давно не вызывают у него радости. Лениво оглядывая застолье, он вдруг притянул к себе за ворот кафтана Афанасия Нагого и что-то шепнул ему на ухо. Тот вмиг вылетел из-за стола, оббежал вокруг кресла Иоанна и сказал на ухо своему брату, сидевшему по левую руку от царя:

— Жрешь, сидишь! Скорее, невесту веди, ну!

Спохватившись, Федор Федорович стрелой вылетел из светлицы, и вскоре перед затихшими враз гостями появилась Мария. Пряча глаза, она стояла в белом атласном сарафане, вся в серебре и жемчуге. Поклонилась сначала государю, потом гостям, и было видно, как дрожат ее сцепленные руки. Мать и нянька со слезами на глазах притаились за ее спиной, замерли, ждут.

Иоанн оценивающим взглядом смерил ее с ног до головы. Лицо почти детское, кукольное, хоть и изрядно ее набелили-нарумянили, широкая в бедрах и груди, спелая, словно созревший плод. Чуть улыбнувшись, царь кивнул, и Марию тут же увели. Афанасий Нагой, сам побледневший и не смевший сдвинуться с места, смог взять себя в руки и дать знак домрачеям. Вновь грохнула веселая музыка, вновь взмыли кверху кубки в руках гостей, зазвучали здравницы.

Но застолье продолжилось недолго — получивший то, что хотел, Иоанн скоро начал уходить. В сенях попрощался с хозяевами и обратился впервые напрямую к Федору Федоровичу:

— Люба мне оказалась твоя дочь. Ты ее не отдавай в жены никому. К концу лета пришлю сватов.

Едва сказал он это, тут же вышел, а жена хозяина, обмякнув, рухнула на руки подоспевших сыновей. Сам Федор Федорович что-то прошептал невнятное, поклонился. И даже не понял, как брат Афанасий сгреб его в объятия и, расцеловывая в щеки, говорил счастливо:

— Ну, Федька, теперь заживем! Заживем!

Глава 18

Синие рваные облака, похожие на клубы дыма, не плывут, а словно покрывают темными уродливыми пятнами кроваво-красное небо августовского утра. Над дышащими предрассветной прохладой и свежестью лугами густой дымкой стелется туман.

Ян Замойский, великий коронный канцлер, остановил коня посреди дороги, огляделся. Топча сочную, мокрую от росы траву, во все стороны по его знаку скачут казаки — разведывать путь, искать "языка". Зябко поежившись, Замойский оглянулся. За ним с поднятыми знаменами, грохоча копытами, идет трехтысячный передовой конный отряд королевского войска.

В августе пятидесятитысячное польская рать снова выступила в поход на русские земли.

Как долго Замойский ждал этого дня! Он, великий коронный канцлер, главный советник короля, можно сказать, соправитель Батория, лично занимался подготовкой похода. Он представил королю новый созданный им род войск — панцирных казаков, которые должны были отлично себя проявить в грядущих сражениях. Казаки, и без того превосходные воины, были облачены в броню и шлем, а кроме традиционных сабель и пик в их вооружение теперь входили пистоли и карабины, из коих за все время подготовки к походу они превосходно выучились стрелять. Это была страшная сила, и Замойский был невероятно горд собою, что оказал королю такую великую услугу.

Замойский знал наизусть, в каком порядке идут войска. За его передовым трехтысячным отрядом идет кастелян полоцкий с легкой пехотой, затем Николай Радзивилл Рыжий и его сын Христофор (раненный в глаз во время осады Полоцка) ведут литовское войско. За ними — Габор Бекеш ведет венгерскую конницу, Карл Истван — венгерскую пехоту. Стефан Баторий с двором и личной гвардией стрелков идет следом за наемниками, ведет многочисленное польское войско и немецких наемников.

Без боя сдалась русская крепость Велиж — малочисленный гарнизон просто открыл ворота, увидев такую огромную вражескую силу. Великодушный Баторий позволил всем защитникам и прочим жителям уйти. Следом сдалась крепость Усвят. Местные воеводы попытались обороняться, несколько раз выстрелили из пушек, но ответные залпы польских орудий вскоре заставили их сдаться. И вновь Баторий поставил перед проигравшими противниками выбор — либо идти служить в его войско, либо уйти в Москву. Большинство уходили на еще не захваченные русские земли, но находились и те, кто шел служить к полякам и вскоре в числе прочих воевал против соотечественников…