Пепел и песок

Кочегар в бойлерной объясняет Старику-курильщику:

– И не умер, а ушел странствовать. Переоделся солдатом. И ушел.

– Ты откуда знаешь? – Старик нюхает папиросу.

– История известная.

– Херня все ваши истории!

– Чего?

– Послушай, бычок-песочник, – Карамзин встает с моей кровати. – пес с ним с императором. Я придумал кое-что интересней. Раз ты прикован тут, займись собой.

Из черной сумки с надписью «Москва-80» он вынимает большую тетрадь в коричневом дерматиновом переплете.

– Она пустая. Руки у тебя работают. И голова не раскололась. Лежи и истории сочиняй.

– Ммммм?

– Начни хоть с деда этого. Допустим, он вышел сейчас и его убили в бойлерной. Зачем? Кому он помешал? И важно описать – как именно убили.

– Мммммммммммм?

– Конечно! Смерть – самое в жизни интересное. Тебе карандаш или ручку?

Карамзин прячет руки за спиной, улыбается, на губах проступает кровь:

– Выбирай! Выберешь ручку – станешь богатым и рослым, выберешь карандаш – останешься маленьким, но дар обретешь небывалый.

Сонными глазами я показываю на его левую руку.

– Здесь? – Карамзин виляет левым плечом.

– Ммммм…

– А, в правой? Да?

– Мм…

– Точно? Ты же судьбу выбираешь!

Бойлерная. Кочегар бьет черной лопатой старичка по лицу. Папироса вминается, поставив акцент между кровавым носом и дряблым ртом.

– Итак, в правой? – Карамзин медленно расправляет руку, глядя мне в запыленные глаза. – Ты сам хотел этого! Он разжимает шершавый кулак. На его дне потеет обрезок карандаша, инструмент для гнома-графомана.

Бойлерная.

Кочегар рубит лопатой пухлый ком грязных тряпок, что лежит на полу среди сверкающих кусков антрацита. На тряпках еще проступает ухмылка Элвиса. Брызги крови вдохновенно летят в объектив. Би-боп-а-лула!

– Не верит он мне! – приговаривает кочегар уныло под нарастающий рок-н-ролл – Не верит, что царь отсюда сбежал. Зато ты не сбежишь. И папирос на тебя не напасешься.

И рассекает лопатой ухмылку Элвиса.

Карамзин заключает: – Как я смешно все придумал.

В русском сценарии, Бенки, всегда должна быть шепотка безумия. Загадка славянского шкафа, внутри которого сокрыта лопата. Пусть все идет гладко, как по коту с масленицей, но в минуту сомненья надо лопату достать и – хрясь!

Не жалеть никого. Ни шагу назад. Это наш Сталинград.

Потом кровь с лопаты отмыть водкой, смазать лопату свежей нефтью, завернуть в шинельное сукно и убрать на место. До следующего приступа черно-белой горячки у сценариста.

Тогда жюри фестиваля воскликнет: «Ах, сукин ты сын, ах, таковский-тарковский, вот тебе приз, получи его, плиз!»

А ты думал – это сложно, Бенки?

66

В палату входит медсестра Лина:

– А где этот, дед больной? У него процедура сейчас.

– Про больного скоро напишет мой друг! – смеется Карамзин.

– Часы посещения закончены.

– Сейчас я уйду. – Карамзин заглядывает в свою сумку, будто ищет выход именно там. – Где же эта вещь бесценная? Вот!

В руке у него маленький кулек, свернутый из клочка газеты «Правда Таганрога» – ее легко узнать по густому шрифту. Карамзин кладет кулек на тумбочку, рядом с тараканьим бассейном.

– Это тебе теперь вместо чернил! – смеется он и сжимает трясущиеся от восторга кулаки.

– А ну пошел вон отсюда! Шизофреник проклятый!

В палате воцаряется бабушка.