Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

– А нельзя ли немного повразумительней?

– Для объяснений у меня не хватает понятных вам слов.

– Я не историк, но в удачный день способна связать пару мыслей.

Он кивнул:

– Мы несем с собой провиант: рис, ячмень, вяленую рыбу. Без него мы бы погибли. Но даже самое прожорливое существо, даже умирая с голоду, не съест больше, чем может. Большего организм не примет. Растениям необходим солнечный свет, как нам – пища, но дай его слишком много, и растение погибнет.

– К чему тут Менкидок? И чудовища?

– Эта болезнь позволяет живым созданиям… принимать больше.

Гвенна попыталась уложить в голове его мысль.

– Чума, изувечившая целый материк, сводится к способности больше есть?

– Эта чума позволяет растениям, животным, людям питаться от любого источника: солнца, вибраций земли, ветра.

– Недурно было бы питаться ветром.

– Проклятие не в способности так питаться, а в невозможности остановиться. Болезнь сносит все пределы. Или, во всяком случае, немыслимо их раздвигает. Здесь ничто не знает сытости. Можно за вечер съесть половину свиной туши и остаться голодным. Эта земля пожирает самое себя.

– Ну а чудовища откуда?

– Это тело не создано для поглощения таких количеств. – Киль поднял руку, осмотрел ее и уронил на колени. – Мы с вами едим, но можем и перестать. Мы не впитываем силу ветра. Не растем от солнечного света.

– А больные…

Гвенна чувствовала, как в мозг внедряется скользкий червячок понимания.

Историк снова кивнул:

– Они голодны и едят без конца: едят солнечный свет, едят кровь, едят саму землю. Сила хлещет в их плоть и в их зародыши, изменяет их, искажает…

– Создает пауков с собаку ростом.

– Или ходячие деревья. И тысячи других существ, которых не может быть.

Гвенна сдержала дрожь. Собакопаука можно проткнуть мечом. Ходячее дерево – поджечь.

– А люди?

Киль задумчиво покивал.

– Со временем болезнь несколько искажает и человеческое тело, как тела животных. Однако основная сила вливается в разум.

– И сводит нас с ума?

– В числе прочего.

– Чего – прочего?

– Вы, возможно, слышали рассказы.

Гвенна вспомнила залитые элем ночи в таверне, сказки пиратов и контрабандистов.

– Большей частью про голоса и видения. Как обычно у чокнутых.

– В видениях и голосах, вызываемых этой болезнью, – возразил Киль, – ничего обычного нет. Они подлинные.

Гвенна захлопала глазами, думая, не ослышалась ли.

– Подлинные что?

– Подлинные явления.

– Не поняла…

– Больных иногда посещают образы, для них непереносимые, но это не значит, что видения ложны. Эти видения отражают существующее – в этом мире или в других мирах.

– В других?

– Вы же не думаете, что все сводится, – он повел рукой, – к этому?

Гвенна взглянула на него и отвернулась в темноту. За деревьями кто-то вскрикнул и замолк. Историк не походил на сумасшедшего. Она не чуяла в нем безумия. Он сидел, как сидят в саду под яблоней, рассуждая об урожае бобов на нынешний год.

– «Это», – наконец заговорила она, – в смысле не только это дерево, и эта земля, и те вон лианы, а весь этот мир?

Он кивнул.

– Да, – осторожно ответила она. – Именно так я и думаю.

– А боги? Где пребывают они?

– Не знаю, много ли вам известно о кеттрал, но я большей частью училась взрывать людей и рубить напополам, а не философствовать об обители богов.

– Пожалуй, это пробел в вашем образовании.

Она потрясла головой в надежде прояснить ее и вернуться к подобию здравого смысла.

– Что вы за историк такой, прах вас побери?

– Как все историки – пытаюсь понять мир.

– И в вашем понимании болезнь этого континента дает людям особые… силы?

Она бы сочла это смешным, если бы сама не обладала кое-какими силами. С того дня, как позволила сларну себя укусить, как спустилась в пещеры, Гвенна силилась понять, что с ней не так, что сломалось. Конечно, она получила и преимущества: скорость движений, быстрое заживление, острое зрение, но каждый дар имеет свою цену.

– «Дает», – ответил историк, словно отзываясь ее мыслям, – предполагает дар. Болезнь же внедряет в разум нечто излишнее, избыточное, как если бы страдающему от жажды влили в глотку бочку воды.

– Кое-кто из разведчиков здесь выжил, – напомнила Гвенна. – Некоторые возвращались в своем уме. А другие только… слегка повредились рассудком.

– Существуют способы устоять.

– Не есть и не пить, – вернулась к уже слышанному Гвенна. – И тогда с нами ничего не случится?

Налетел порыв горячего ветра, согнул ветки и опал. Словно весь континент затаил дыхание, ожидая.

– Отчасти так, – согласился Киль. – Некоторое время. Рано или поздно болезнь повредит все, что вы несете в себе.

– А можно что-то сделать, чтобы уравнять шансы?

– Дышать медленней.

Гвенна повернулась к нему, вылупила глаза:

– Паршивая шутка.

– Есть способы, – невозмутимо ответил Киль, – управлять дыханием, замедлять частоту сердцебиения и прочие телесные движения. Некоторые предполагали, что, если не думать, это предохраняет от любого заражения.

– Нет, я узнаю о вас всю правду еще до конца пути, – мотнула она головой.

– Чем вас так привлекает правда?