Пепел революции

Колков запнулся и задумался.

— Ты пойми, Георгий, нет никакого рая и ада. Вернее, есть, но они для каждого свои. Нет одного для всех, который представляют все религии — какие-то облака, где блаженство, гурии и радость. Нет. Ведь каждый человек представляет себе рай по-своему, поэтому есть миллиарды отдельных раев.

— Это как?

— Ну посмотри. Жил человек. У него умерли жена и дети, которых он очень любил. Как он будет себе представлять рай?

— Ну, где он снова с ними вместе и счастлив.

— Правильно. А если человек работает ученым, который честно трудится, но всемирного признания не получает. Какой будет рай для него?

— Место, где он совершит большое научное открытие и будет главным светилом мира.

— И снова правильно. А если человек — неграмотный крестьянин в каких-то восточных пустынях, всю жизнь вкалывает, живет в мазанке, спит с ослицами, и никогда не сможет насобирать калым на невесту, какой будет для него рай? Правильно, десятки красавиц-девственниц, которые исполняют его любую прихоть, дворец и самые изысканные кушанья. Понимаешь, к чему я клоню?

— То есть, рай — это наши желания? И все?

— Не совсем желания, а то, что нами движет, наши самые потаенные цели, что мы хотим на самом деле. Поэтому, и все религии ссорятся из-за глупостей. Ссорятся из-за того, такой рай или не такой. Но это глупо, нет ни одной пары совершенно одинаковых людей, так и нет совершенно одинаковых раев.

— Кажется, понимаю. А ад?

— Точно так же. Из глубин разума и души достаются самые большие страхи. Кто-то боится боли, для него ад — это камера пыток. Кто-то боится забвения, и он оказывается в мире, где через день после его смерти про него никто не вспоминает, а родным плевать. Кто-то опасается за своих родных, и тогда он постоянно видит, какие беды и несчастья они терпят.

— А где? Где это все происходит? Есть какое-то место?

— Это место — в нас самих, говорю же тебе. Нет такого поля, как ты себе представляешь, где миллиарды мирков умерших людей. Как тебе объяснить-то… Все равно не поймешь… Был бы ты физиком, я бы объяснил на природе света. Свет так быстро двигается, с такой невообразимой скоростью, что не стареет. Тот свет, который родился миллиарды миллиардов лет назад, к настоящему дню ни на йоту не постарел. Он вечен, бесконечен и бессмертен. Так и со смертью людей. Мы думаем, вот, человек умер вчера, в прошлом месяце, в прошлом году, а для умершего рай или ад растягивается бесконечно. Некоторые радикальные мистики вообще считают, что лучи света это и есть души, которые пребывают в своем рае или аду, что они бесконечно заперты в своей бессмертии и безумии. В этом своя логика и непротиворечивость есть, но мне трудно ее принять. Понимаешь?

Тот обескуражено покачал головой.

— Так от чего зависит, куда ты попадешь, в рай или ад?

— Да ни от чего не зависит. Ты одновременно попадаешь и туда, и туда, только не осознаешь это. И в самые пленительные мечты, и в самый ужасный кошмар. Ведь в жизни не бывает так, что ты или самый бедный человек на счете, или самый богатый, как Рокфеллер? Не бывает?

Колков покачал головой.

— Правильно, все мы находимся посередине между двумя абсолютами. Так и там. Нет только черного, или только белого. А куда попадаешь в каждый момент — опять же зависит только от тебя. Если хочешь в данный момент быть счастливым и наслаждений — попадаешь в рай, твой собственный. Если боишься наказаний и страданий — добро пожаловать в ад. Но завтра это может поменяться, или через секунду, или вчера.

Кильчевский с надеждой посмотрел на спутника, может он хоть что-то понял, но тот окончательно запутался.

— В общем, Георгий, не думай об этой. Будешь думать о рае, попадешь в рай, будешь думать об аде — попадешь в ад. Но это тоже неточно и зависит от тебя.

— Читаешь ребенку вступителную лекцию? — раздался Голос. Как мало.

— А Бог есть? — прошептал Колков. Он уже не обращал внимания на издевки Голоса.

— Эй, мразь, — крикнул Кильчевский вверх. Бог есть?

Голос хохотнул.

— Конечно, есть. Сейчас я ваш Бог и могу делать с вами все, что захочу.

Кильчевский подмигнул есаулу.

— Да, и он прав. Сейчас он наш Бог. Но это, конечно, особая ситуация, но в целом, так и везде.

— И Дьявола нет? — голос Колкова начинал давать петуха.

— Да как нет-то, — поморщился Кильчевский. Говорю же тебе, вот он, сразу и Бог, и Дьявол. Захочет, сделает нам приятное — значит, он Бог, а через секунду обидится на что-то и подвергнет мучениям, значит Дьявол.

— Да, мучения, это то, чего сейчас я хочу, — прогремел голос. Сейчас Бог спит.

— Понимаешь? — не обращая внимания продолжал Кильчевский. Вот взять муравья. У него там свои дела. Найти еды, притащить в муравейник, и так далее. Ты видишь муравья. Ты можешь его погубить, наступив и пойти дальше, и разрушить его муравейник. Тогда ты Дьявол. А можешь бросить ему конфету. Тогда для него и еще десятков его братьев это будет величайшее событие в жизни, они будут благодарны, что именно им повезло с таким даром. Ты — их Бог. С людьми примерно та же история.

— Хорошо, — промямлил есаул. Так что нам делать?