Пепельная Луна

– Хорошо, – Надежда встала из-за стола. – Я должна кое-что тебе сказать, Катя. Когда хоронили моего отца, Суворову так понравилось Востряковское кладбище, что он купил себе участок земли недалеко от могилы Бенциона Грувера. Тогда это казалось таким диким, он потратил немалые деньги, полученные за свои переводные научные статьи. Потом, много лет спустя, когда мы уже давно не жили вместе, я обнаружила эти бумаги в своих документах. Не знаю, как они туда попали. Он не пытался их забрать. Наверное, они до сих где-то в коробке на антресолях.

* * *

Ноябрь – самый печальный месяц в году, зависший в безвременье между осенью и зимой. Месяц сплина и голых ветвей. Месяц настоящего прощания с уходящим годом, потому что предпраздничный декабрь – совсем не такой, это уже месяц предвкушения нового.

– На кладбище всегда особенно холодно, – повторяла Надежда уже который раз, поправляя ворот старой черной каракулевой шубы.

– Может, все-таки надо было взять с собой Соню, Тимура и Леню, – неуверенно сказала Катя.

Надежда покачала головой и взяла Катю за руку, как маленькую. Так она водила ее на детскую площадку, пока они не переехали жить к бабушке, когда жизнь стала иной. Катя послушно шла с матерью за руку, воспоминания накрыли ее с головой.

– Нет, это только наша с тобой история, и мы поставим в ней точку, Катюша.

Катя хотела ответить, но не смогла, к горлу подкатил ком, хотелось заплакать, как в детстве, – горючими слезами, бурно, искренне и просто так, не от большой взрослой, скрываемой годами обиды, а от мимолетного детского огорчения из-за не купленного мороженого.

Они шли по длинной аллее вслед за могильщиками, которые несли гроб к выкопанной утром могиле.

– И зачем я шубу надела? – посетовала Надежда.

– Так ведь холодно.

– Холодно, – как эхо повторила мать. – Но посмотри, ведь дождь вовсю идет. Разверзлись хляби небесные… Есть у тебя зонт?

Катя покачала головой. Всю ночь ей снился сон, как они хоронят отца под дождем и опускают гроб в наполненную водой могилу, но утром ничего не предвещало, что дождь действительно начнется.

Надежда порылась в сумке и достала старенький красный зонтик, которого едва хватало для одного человека.

– Мама, не надо, я не промокну, – Катя натянула на голову капюшон черной дубленки. – Вот, смотри, все хорошо.

– Хорошо, как же, – Надежда крепко взяла ее под руку и высоко подняла зонт. – Промокнешь как пить дать, а нам еще стоять на ветру.

Зонтик не только не прикрывал от сырости, но и без конца выворачивался на другую сторону от порывов ветра.

Катя чуть не ступила в огромную лужу, слегка прихваченную льдом.

– Катя, под ноги смотри! – обычным повелительным тоном сказала ей мать.

«Да, в такой луже и утонуть можно», – то ли ответила, то ли подумала Катя. Реальность казалась ей настолько неправдоподобной, что невозможно было понять, происходит все во сне или наяву. Они вдвоем под красным зонтиком, который напоминает воздушный шарик на детском празднике и так нелепо выглядит здесь, на кладбище.

В конце концов, нет разницы, ответила она Надежде или не ответила, ведь в этой полуреальности они обмениваются какими-то ненужными, пустыми, ничего не значащими словами, хотя каждая чувствует и хочет говорить о чем-то другом, важном для них обеих.

Голос матери звучал то заботливо и нежно, то с угрозой и сердито. Обычным было только то, что Катя, как и в детстве, пыталась по тону угадать ее настроение и боялась ошибиться.

Катя вопросительно посмотрела на нее. Мать остановилась, сняла перчатку и поднесла искалеченную ладонь так близко к глазам Кати, что та отшатнулась.

– Мама, что ты?

Надежда хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Наконец, с усилием произнесла:

– Катя, это – моя вина! Доченька, родная моя, прости! Прости меня… Я люблю тебя! Ты – самая лучшая дочь.

Налетевший ветер вывернул зонтик, Надежда схватилась за спицы, но поздно: порыв был так силен, а зонт так стар, что проиграл эту схватку и безвольно повис, не в силах больше защищать от дождя. Стянутая с руки перчатка упала в грязь.

Надежда горестно махнула рукой, уткнулась в плечо дочери и затряслась от беззвучного рыдания. Катя обняла ее и тоже заревела – как в детстве: не от нанесенных обид, а от того, что жизнь несовершенна, зонтики ломаются и смерть отбирает родных людей, которые почему-то стали чужими.

Обнявшись и поддерживая друг друга, они с матерью дошли до могилы. В ней не было воды, как виделось Кате минувшей ночью во сне. Но дождь был точно таким же: крупные капли текли по лицу, смешиваясь со слезами.

Ночью Кате снилась январская московская метель, которая накрыла их с отцом, когда они шли по Арбату. Она зажмурилась, а отец заслонил ее своей спиной от ветра, достал из кармана клетчатый носовой платок и смахнул снежинки с лица.