ПЬЕР

Но существовали желания другие, и намного более замечательные, хоть и не смутно сознаваемые в груди Пьера, но воспринимаемые как отторжение умоляющей фигуры. Нельзя не сказать о том, что если б он не был снедаем всепоглощающей темой своей книги, то не было бы зловещей озабоченности в его ещё более истощенном и более пугающем облике, в котором уже угадывались некоторые намёки.

Это произошло, когда однажды утром он в одиночестве сидел в свой комнате; его ослабевшие сылы искали короткую передышку; его голова повернулась к голому полу и к чередующимся щелям в нём, которые, как провода, вели прямо от того места, где он сидел, к общей двери и исчезали под ней в комнате Изабель. Он привстал при стуке в эту важную дверь, сопровождаемом обычным, тихим, нежным голосом.

«Пьер! письмо для тебя – Ты слышишь? письмо, – я могу войти?»

Он сразу же почувствовал вспышку удивления и опасения; поскольку, как раз пребывая в обычном мнении относительно внешнего мира, он не мог обоснованно искать новостей, не имеющих катастрофических последствий, или, как минимум, нежелательных. Он пригласил, и Изабель вошла, протягивая в руке письмо.

«Это от какой-то леди, Пьер; кто она? – не твоя ли мать, хотя, в этом я не уверена, – выражение её лица, как я заметила, не совсем соответствует этому почерку»

«Моя мать? от моей матери?» – пробормотал Пьер в дикой растерянности, – «нет! нет! Вряд ли оно может быть от неё. – О, она теперь больше не пишет, даже в свой собственный блокнот! Смерть похитила последний лист и стёрла всё ради того, чтобы набросать своё собственное неизгладимое… здесь лежащее… это!»

«Пьер!» – в страхе вскричала Изабель.

«Дай его мне!» – громко крикнул он, протягивая руку. – «Прости меня, милая, милая Изабель, я блуждал в своем уме; эта книга делает меня безумным. Сюда; теперь оно у меня», – безразличным тоном, – «теперь опять оставь меня. Это от какой-то симпатичной тёти или кузена, как я полагаю», – небрежно балансируя письмом в своей руке.

Изабель оставила комнату; как только дверь за ней закрылась, Пьер нетерпеливо вскрыл письмо и прочитал:

II

«Этим утром я поклялась себе в том, мой собственный драгоценный, драгоценный Пьер, что чувствую себя более сильной; вплоть до сегодняшнего дня я ещё больше задумалась о твоей собственной сверхчеловеческой, ангельской силе, которая так мало передалась мне. О, Пьер, Пьер, эти слова я буду писать тебе теперь, – теперь, пока ещё ничего не зная о какой-то твоей тайне, о существовании которой я догадываюсь, как провидец. Горе, – глубокое, отвратительное горе, сделало меня таким провидцем. Я смогла бы убить себя, Пьер, когда думала о своей предыдущей слепоте; но её приоткрыл мой обморок. Она была ужасна и уничтожающа; но сейчас я вижу, что ты был прав в то мгновенье со мной, и как никогда – после письма ко мне, Пьер; да, теперь я вижу это и ещё больше обожаю тебя.

«Ах! Ты слишком благороден и подобен ангелу, Пьер; теперь я чувствую, что такое существо, как ты, не может любить такой же любовью, какой любят другие мужчины; но твоя любовь как у ангела: не ради себя, но целиком ради другого. Но пока ещё мы одни, Пьер; ты принёс себя в жертву, и я спешу повторно связать себя с тобой, и поэтому я хочу поймать твой огонь, и всё множество пылающих ветвей нашего общего пламени может слиться. Я ни о чём не спрошу у тебя, Пьер; ты не должен раскрывать мне тайну. Совершенно правильно Пьер, что во время той поездки к холмам ты не смог принести любовную, глупую клятву, которую я требовала. Совершенно верно, совершенно верно; теперь я вижу это.