Перед половодьем

… Шины подпрыгивают, голоса толпы остаются позади.

Архип Егорыч усиленно трет глаза и стонет. На глазах кровавая пелена, застилающая улицы, дома, солнце, все встречающееся на пути. «Неужели ослеп?» — в отчаянии думает Архип Егорыч и снова принимается протирать глаза пальцами, носовым платком, кулаками.

Постепенно правый глаз проясняется. Смутно, в серой колеблющейся дымке, Архип Егорыч видит тихий переулок, где он живет — тумбочки, заборы, деревянные фонари у ворот. В пролетке рядом с Архипом Егорычем сидит городовой.

— Поймали? — спрашивает его Архип Егорыч.

— Есть! — обдает Архипа Егорыча смешанный запах водочного перегара и махорки. — В участок поволокли. Палили, душегубы, — теперь каюк: от веревки не отвертятся.

…Правый глаз все больше и больше проясняется, уже виден весь городовой — выпяченная грудь, квадратный бритый подбородок, шашка с медною оправой, лежащая на коленях.

Извозчик останавливается. Архип Егорыч, поддерживаемый городовым, спускается на землю и шарит в карманах, отыскивая кошелек, но его нет.

С визгом открывается калитка. Полкан рвется с цепи. «Папаша!» — испуганно кричит с крыльца Марфонька, руки Архипа Егорыча повисают, сумка с деньгами падает на землю. «Подберут… Свои здесь!» — думает он и, качнувшись, опускает голову на плечо городового.

«Папаша!» — на миг пробуждается затемненная мысль, и вновь наплывает, подкашивая ноги, увлекая куда-то вдаль, кроваво-темная волна.

3

— О! О! — стонет в кабинете на своем диване Архип Егорыч, с мокрым полотенцем на переносье.

Марфонька жалобно мигает черными ресницами и просит:

— Не скидывайте полотенце, папаша. Больно вам?

— Больно, Марфонька, больно.

— Испейте водички.

— Не надобно!

К вечеру боль в глазах почти совсем прекращается, но Архип Егорыч аккуратно прикладывает принесенную Параней из аптеки примочку и на вопросы дочерей все еще отвечает слабым, усталым голосом.

Дочери хлопочут около охающего отца, оправляют подушки, приносят любимого им чернослива, а ночью по очереди сидят в кресле перед диваном, чутко прислушиваясь к дыханию отца и к бесконечному лепету маятника.

Утром Архип Егорыч просыпается в отличном настроении духа. Оба глаза смотрят, как и раньше, а царапины на переносье подсохли и больше не беспокоят.

— Марфа!

— Я, папаша! — вздрагивает уснувшая, сидя в кресле, Марфонька.

— Ты чего здесь?.. Эх, девка!

Марфонька торопливо задувает лампу. За окном — светлое утро, на дворе звонко выкрикивает петух.

— Поди вон, — буду одеваться.

Марфонька, радостно улыбаясь, покидает кабинет. Через несколько минут выходит и Архип Егорыч, бодрый, довольный, что глаза видят. В столовой весело заливается кенар.

Архип Егорыч идет в кухню умываться из медного рукомойника. На столе сидит, спустив пушистый черный хвост, кот Егорка. Сидит и наблюдает, как за окном прыгает по приступкам заднего крыльца воробей. Жаль, окно закрыто, а то выпрыгнул бы — да хвать…

— Брысь, ты! — топает ногой Архип Егорыч. — Я тебя!

Кот нехотя спрыгивает, выгибается, зевает, обнаруживая шершавый язык, потом встает на задние лапки и натачивает когти об деревянную дверцу стола, раздраженно помахивая хвостом.

…День начинается обычно, жизнь входит в свою колею, и скоро уже спадают с переносья подсохшие корки царапин.

Как-то, вернувшись из города, Архип Егорыч находит на своем столе повестку от следователя, приглашающую его на допрос. И тут Архип Егорыч вспоминает, что у него вытащен кошелек, а в кошельке были его деньги, правда пустяшные — три с полтиной, но все же его…

Архип Егорыч идет в Жандармское Правление, там, в узкой комнате, заваленной кипами бумаг, его ожидает долговязый жандармский ротмистр — синие рейтузы, землистое лицо.

Он пододвигает Архипу Егорычу стул и, кашлянув в костлявый кулак, допрашивает. Архип Егорыч на все отвечает коротко и точно, следователь быстро записывает.

— Вы помните лица грабителей?

— Да, помню.

Следователь подает ему проволоку с нанизанными фотографическими карточками и просит посмотреть — нет ли здесь ограбивших его экспроприаторов.

Архип Егорыч быстро повертывает карточку за карточкой.

— Вот! — указывает он на парня с сросшимися бровями.

— Он вас бил?

— Так точно, он.

— А извозчику угрожал револьвером этот?

— Да-с, рябой.

— Отлично. А вы не помните, кто именно вытащил кошелек?

— А который на меня напал, вот этот-с.

Записав показания, следователь подает перо Архипу Егорычу, чтобы тот расписался. Архип Егорыч тщательно выводит свою подпись, кладет перо на чернильницу и осведомляется:

— Могу идти-с?

— Подождите.

Ротмистр нажимает в стене кнопку электрического звонка. На голой, оклеенной зелеными обоями стене, против того места, где сидел Архип Егорыч, дрожит солнечный блик: где-нибудь луч скользнул по зеркалу, по листу жести — и вот забежал дрожащий зайчик на зеленые шпалеры.

В камеру входит усатый жандарм.

— Отведи свидетеля!

Жандарм, бренча шпорами, выводит Архипа Егорыча в длинный темный коридор. Пахнет сыростью.