Перед последним словом

А Наташа все яснее ощущала, все острее чувствовала: она еще могла как-то стерпеть обиду и унижение, но забыть их не могла. Обиды накапливались постепенно, новая боль возникала, когда прежняя еще не проходила; новое оскорбление ранило, когда прежнее еще не забылось. И все обиды теперь оседали на сердце, ни одна из них не переставала где-то в глубине то отчетливее, то глуше мучить Наташу. И словно нарочно для того, чтобы отнять надежду на будущее, чтобы больше унизить Наташу, Аркадий в ответ на возмущенный вскрик своей жёны:

— Как ты смеешь меня бить?

Ответил, не стесняясь, не смущаясь:

— Много раз терпела, стерпишь и теперь.

И тут ошибся Аркадий. Еще немного, и Наташа нашла бы в себе силы уйти от него. Но произошло нечто такое, что исключило для нее возможность уйти. Аркадия подстерегла беда, в которую он попал по своей вине. Он был списан с судна, исключен из комсомола, против него было возбуждено уголовное дело. Удрученный, напуганный, он рассказал Наташе об угрозе, нависшей над ним.

„Аркадий попал в беду, Аркадию плохой — ни о чем другом Наташа теперь и думать не могла. Он ли виноват в том, что ему плохо, или так сложились обстоятельства — Наташа не могла теперь быть ему судьей. Самым, естественным для нее при ее характере и самым сильным в ней теперь было сострадание к мужу. Помочь ему, поддержать, утешить. Забыть свои обиды, никак их не выказывать, не время сейчас помнить о себе. Все заботы только о нем, об Аркадии. Все силы на то, чтобы ему стало легче. Его тревогой, его болью, его жизнью жила Наташа. Может, деля горе на двоих, Аркадий почувствует облегчение.

Наташа не ждала и не искала платы за свою любовь, ее поведение было естественным, иначе она не могла. Но она безотчетно ждала и вправе была ждать, что Аркадий оценит всю силу ее чувств. И вновь ошиблась. Страх за себя делал Аркадия только еще грубее и злее. Но как ни росли и множились обиды и оскорбления, Наташа замыкала их в себе: ведь не миновала еще опасность для Аркадия. Она была из тех натур, которые скорее готовы стерпеть страдания чем причинить их. Однако беда миновала. И тут, когда Наташа этого уже и не ждала, произошла чудесная перемена. С 1 октября, на десятый месяц их брака, Аркадий начал вести себя спокойно, ласково, ни одной злобной выходки, никакой грубости. И в Наташе возродилась надежда: все то, о чем она мечтала, сбывается. Муж стал иным, таким, каким ей так хотелось его увидеть.

23 октября. День начался мирно, как и все двадцать два предыдущих. Наташа с Аркадием пришли к его родителям. Все веселы и благодушны. В добром настроении возвращаются молодые супруги. Время было за полночь. Аркадий, придя домой, захотел есть. Еда, которую подала ему Наташа, пришлась ему не по вкусу:

— Дрянью кормишь! — попрекнул Аркадий.

Чтобы не раздувать скандала, Наташа промолчала, подошла к раковине (дело происходило на кухне) и стала мыть посуду. Молчание Наташи только подогрело гнев Аркадия. Он подскочил к ней и ударил кулаком по шее. Ударил так, что Наташа упала на холодильник, выронив из рук посуду.

Наташа заплакала. Не от боли. От обиды. Все, оказывается, начинается сначала, Аркадий остается самим собой. И тут случилось то, чего так опасалась и чего так старалась избежать Наташа: на кухню, разбуженная шумом, вышла Елена Дмитриевна.

— Я не хотела, — поясняла на суде Наташа, — чтобы мама знала, как унижает меня Аркадий. Мама у меня больная. Ее нужно беречь. Я отвернулась, чтобы не показать заплаканного лица, и сказала, что ничего не произошло, я нечаянно выронила посуду из рук. Я была уверена, что и Аркадий успокоит маму.

Но ему не было никакого дела до душевного покоя старой больной женщины. Ему нужно было „разрядиться”. И он стал упрекать Наташу, жалуясь на нее ее матери, и возводить всяческие небылицы, распаляя себя все больше.

— Замолчи! — закричала Наташа. Вероятно, она в первый раз в жизни кричала на Аркадия.

На него кричат! Он этого не потерпит. Вскочив со стула, он рванулся к Наташе и ударил ее. Ударил на глазах у Елены Дмитриевны. Ударил, понимая, как умножает муку дочери. Ударил, нисколько не заботясь о том, что будет, когда на шум выйдет и Сергей Андрианович. Затем медленно и спокойно вернулся на место, расселся на стуле: он сделал то, что должен был сделать, он вправе отдохнуть.

Кто знает, в какую минуту неожиданно и сразу, точно вытолкнутые чьей-то злой волей, всплывают кверху и заливают сердце накопившиеся обиды, кто знает, какая капля оказывается той самой, что переполняет чашу? Кто знает, в какой час человек, долго, очень долго сдерживающий себя, теряет власть над собой? Так было и в этот раз. Наташа, не помня себя, схватила бросившийся на глаза кухонный нож — он лежал на столе — и ударила им мужа. Все это произошло так стремительно и неожиданно, неожиданно не только для нее, но и для Аркадия, что он даже рукой не шевельнул, чтобы защититься. Ударом ножа Наташа, к несчастью, повредила подключичную артерию. Аркадий встал, сделал несколько шагов и свалился на пол. Рана оказалась смертельной.