Перегной

— А тебе чего до моего здоровья вдруг дело нашлось? — Разговор ни о чем начинал злить. Федос и так славился умением обламывать самые восторженные моменты, да еще это его пустопорожнее — то да потому…

— Ну как. Я ведь, тебя почитай, спас.

— Спасибо что напомнил, дядя Федос. Правда я и так помню. Поклон тебе до земли. Тебе и Настеньке.

Федос нахмурился.

— Хм, значит прознал, кто тебя лечил. Прознал, что она ведунья. Кто сказал. Или она сама… Где Наську видел? 

 — Да не видел, догадался.

— Догадался… — Пробурчал Федос. — А и ладно. Оно может и к лучшему. Я ведь чего тебя звал вчера. Уговор наш помнишь?

Я помрачнел. Мне все стало ясно.

— Ну, помню.

— А ты не нукай. Ты вынь да постукай. — Ухмыльнулся Федос популярной деревенской поговоркой. Я первый раз видел его улыбающимся. — А как постукаешь, Наську—от и покрой.  Через недельку, на Покров. Знаешь как говорят — Покров—покров, покрой землю снежком, а девицу женишком. — Федос опять заухмылялся. Хихикал он скабрезно — так, как смеются импотенты над сальностями.

Все во мне ухнуло куда—то вниз, как сорвавшийся лифт в шахту. Почему всегда так — только заживешь, только начинаешь чуть—чуть приподыматься, только расправишь плечи, как настигает тебя облом. Но делать нечего. Надо преодолевать и этот облом. Я и так долго сидел, засунув, как страус, голову в песок. Думал — оно само рассосется. И из—за этого наломал немало дров.

Сначала не мог признаться Софье в любви, потом не мог открыться ей — кто я такой. И из—за этого, едва—едва не лишился доверия. Больше мне этим путем идти не хотелось. Но и Настю, как выразился Федос «покрывать» я тоже не мог. Это было бы преступлением.  Предательством против моей любви.

— Ты же знаешь, дядя Федос, — начал я, — какие у меня произошли в жизни перемены.

— Каки—таки перемены?

— Ну не дуркуй, дядя Федос, прошу. Все ты понимаешь. Я про Софью.

— Это про учительшу что ли?

— Ну да, про нее. Мы ведь вроде как женаты. Так что, дядя Федос, извини. Не могу.

— Про «не могу» ты мне не говори, Витюшенька, — нахмурился дядя Федос, — уговор дороже денег. И про женитьбу свою тоже не говори.  Не женился ты, а подженился. Когда без венчания  — это не свадьба, а блуд. И мне не важно, с кем ты сблуднешь, с Наськой или с Сонькой.

Мне хотелось плюнуть Федосу в морду, растереть плевок по его бороде и уйти. Но уговор, как верно заметил Федос, был дороже денег. Я это понимал и сам. Уговор следовало исполнить. Не исполнив его я не буду в ладу со своей душой. А исполнив его вообще потеряю душу. Пришла любовь и спутала все карты. Карты спутала, а должок за игру остался.

Внезапная догадка пронзила меня как пущенная рукой судьбы стрела.

— Послушай, дядя Федос, неужели я тебе другой службы не могу сослужить в счет уговора?

— Это какой еще службы?

— Ну, баньку—то ты, говорят, до сих пор не поставил…

— О том даже думать не моги, Витя. Без тебя управлюсь как ино.

— Так я ведь не спорю. Управишься конечно. Только, слышал я,  раствора у тебя нету, гвоздей, скоб, ножей для рубанка, еще кой чего. Не везет Толян, вот какая ситуация.

— Тебе—то до этого какое дело, Витюшенька. — Подчеркнуто ласково, как говорят, когда действительно задеты некие струнки, спросил Федос.

— Да никакого. Просто материалом могу пособить, на баньку.

— Ты? — Федос захохотал. — У кого ты, у голытьбы своей возьмешь, материал—от? Ой насмешил старика, прости господи за веселие неуёмное, ой взьярил. Своих же сотоварищей ограбить задумал, соартельников.

— Ну, зачем ограбить. Воровать грех. Толяна попрошу и он тебе враз все привезет.

— Ха! Толяна. Знаю я как ты его все лето просишь тебя увезти. Ты, Витя, ври да не завирайся. Ложь—от еще грешнее воровства.

— А я и не вру. У нас с Толяном новый уговор действует. Раньше мы ему должны по жизни были, а теперь он нам.

— Во как! Это как же так.

— А вот так. Взяли и повернули в свою сторону. Не веришь, спроси. Он как раз вскоре приехать должен.

— Чудны дела твои, Господи. — Федос перекрестился.

— Ну так как, по рукам, — Пользуясь минутным замешательством, насел я на Федоса.

Федос колебался. Было видно, что он и верил и не верил мне.

— Шустрый ты однако,  теребя бороду заговорил он после паузы. — Быстро, однако,  сображников своих окрутил. И Анатолия, значит, привернул. Молодец.

— Да я вообще с детства талантливый, Дядя Федос.  Ну так что, по рукам?

Федос колебался. Баня ему, конечно, была нужна, тем более зима не за горами, но баня — это суетное. А продолжение рода — это шаг в вечность.

— А я то думаю — чего это Анатолий про школу мне толкует. Какое ему дело… — В задумчивости, как сам с собой проговорил Федос.

— Чего? Кто говорит?

— Да никто. Никто, Витенька, это я так. Матерьялом, говоришь, поможешь…

— А на Покров я тебе Изынты пришлю. — Вдруг пришла мне в голову спасительная мысль. Правда неизвестно, как к этому отнесется сам  Изынты, но его то я уговорю.

— Это которого? — Машинально переспросил Федос.

— А бугай у нас есть такой здоровый. Морда во — кровь с молоком.