Перегной

Самогон был горьким как соль самых тяжких трудов. Небо было темным и неподъемным. Напротив крестился Щетина и бормотал — чудны дела твои, господи. Как люди живут, хоть романы пиши. Быват же этакое.

Небо уже серело и костер едва теплился. Мужики расползлись кто куда. Викторовы близнецы ушли спать в машину. Только нас ВиктОром не брал сон, да и хмель потрепал не особо.

Я сидел и шевелил палкой угли, а Виктор пересыпал в ладонях рябину.

— Кстати, это, на Прётской ликерке за сушеную рябину хороших денег могут дать, я договорюсь. Они из нее, слышь, коньячный напиток гонят. Вещь! Знал бы что у вас тут из напитков только самогон, захватил бы, привез на пробу. Только это, слышь, Татарин, две корзины им как слону дробина. Если сможешь организовать, ну мешков пять хотя бы, я бы забрал в следующий раз, закинул бы в Толямбу. Расчет потом, по сбыту. Как на это смотришь?

— Да не знаю я, Витя, надо поговорить с населением.

— А чего с ним говорить? Его морщить надо, ты понял, морщить!

— Так ты же сам говорил, что нельзя себя ставить выше общества.

— Не, братан, не так. Выше кодлы, выше  шалмана что всем рулит, ставит себя нельзя. А население — на него не угодишь. Вот тебя возьмем — ты же взял, бортанул Толямбу нашего, отгрыз у него кусок, сел выше него и насрал ему на голову. И ничего — тебе кайфы, ты жируешь.

— Да где уж жирую…

— Да ладно, не прибедняйся. Ты ему кстати здорово хрен к носу прикрутил. Я сначала думаю, кто там такой борзый завелся, что за зверь нору выкопал. Толямба лечит — пришлый мол, беглец, а я и не ума, что это ты все бегаешь. Ну поехали, думаю, разберемся кто тут такой грозный. Волыну даже взяли с собой, прикинь.

Ох и заманались мы сюда тащиться. Это ж просто кабздец какие ебеня глухие. Я в таких еще не бывал. Как вы тут живете—то? Мы в двух местах тачку на лебедке вытягивали, а так бы не проехали ни в жизнь.

 — Да нормально мы тут живем. Не хуже многих, а то и лучше даже.

— Да ты то уж точно лучше…

— Да брось.

— А че брось—то? Слушай, я тут вот чего подумал — как ты есть мой кореш и по жизни четкий пацан, то давай сделаем так — ну его нахрен, этого Толяна?!

— Да я не знаю, слушай. Все так неожиданно.

— Чего сомневаться.  Толяна — в сторону. Мы так дело повернем, что он еще и должен будет. Не, ну наглухо—то его конечно отворотить — это тоже не по—людски. В общем будет он, как и прежде, раз в месяц  приезжать. Только под контролем. И рыпаться он не будет, лады?

Я, хоть и был почти трезвым, соображал слабо. Больно ошеломительным был приезд Виктора. Мне хотелось посидеть, повспоминать…

Но Виктор и не думал ностальгировать. Он продолжал.

— Потом, по рябине тоже подумай.  Организуй население. Кто  рыпнется — сразу в торец, понял, ты теперь с поддержкой. Не бзди никого.

— Да я и так не особо…

— Ну еще бы, — заржал, разливая, Виктор, —   такого бугая как Толямба заломал.

— Теперь еще вот чего. Толян с нас получает за каждую ходку двадцать процентов от стоимости. Но у него, смотри, бензин — раз, расходы на запчасти — два, время — три. То есть справедливо будет если доляха твоя уменьшится до десяточки.

— Погоди Вить…

— Нет, ты погоди, послушай. Что там он возил — масло там, всякую шнягу от Христосиков и что им продавал — это не нашего ума дело, в общем тебе — десятка. Лады?

— Нет Витя, не лады.

— Ну, ёпа, вот ведь ты жучара! Ну ладно, уважаю. Допустим, Толян где—то еще что—то притыривал и сбывал в левую. Хотя вряд ли, у меня муха не пролетит, но все же. Давай так — мы с тобой тоже часть притыривать будем и тут уж все по чеснаку.  От притыренного — тридцаточка тебе, тридцаточка водиле, ну и сороковничек мне — я все же прикрытие по приемке обеспечиваю.

— Да погоди ты, — прервал я наконец Виктора, — оставь свой бизнес— план. Я все равно в этом ничего не понимаю. Сколько ты там себе притыришь, мне это вообще неинтересно. Мне не надо ни десять процентов,  ни пять, ни даже три. Мне вообще ничего не надо.

— Опа! Обоснуй. А чего надо? Сдернуть отсюда хочешь — не вопрос. Завтра с нами уедешь.

— Да не, никуда я не поеду,  а вот, кстати, Софью до Штырина не подкинете?

И я посвятил Виктора в подробности своего нынешнего бытования и в подробности семейного счастья.

— Че—то я тебя не понял, а нахрена тогда весь этот сыр—бор? — Изумленно развел руками Виктор. — Нахрена тогда Толяна сковырнул? Без бутылки тут не разберешься, давай — наливай и колись—ка, кореш мой драгоценный, чего удумал.

Как мне не хотелось сейчас шевелить мозгами, но пришлось. Радость встречи давно уже  прошла. Она сменилась сначала оторопью от произошедшей с Виктором перемены, потом неизбежностью ведения переговоров.

Я изложил как я вижу дальнейший товарооборот. Все тоже самое, что я и раньше говорил Толяну. Дизель, продукты, вещи, инструмент и немного денег. И, желательно, без Толяна. С кем угодно, только не с ним.

— А ты значит, Робин Гуд, да? — задумчиво спросил Виктор. — У богатых отнимаешь, бедным отдаешь.  Не верю, слышишь. Мутишь чё то, Витька.

— Да почему не веришь то?

— Больно ты в Толямбу нашего уперся. Больно ты жаждешь убрать его  из схемы.

— Ну и что?