Перегной

Весь день у меня ни к чему не лежали руки. Я сбежал на пруд с удочками, сидел там, бессмысленно пялясь на воду и думал. К вечеру решился на разговор. Чему бывать, того не миновать. Пусть я проявлю бестактность, пусть мы разругаемся вдрызг,  и мое дальнейшее пребывание здесь станет  полностью невозможным, пускай.

Лучше бежать отсюда очертя голову, сгинуть в лесах, стать добычей зверя или жертвой природы, но нет сил  терпеть. Нет сил сострадать и не сострадать — тоже нет. Плохой из меня сухарь, недостаточной черствости.

С таким решением, выждав наверняка, до глубокого вечера, я и подступился к хозяйке. Вошел, производя нарочитый шум, дабы не застать врасплох, помедлил чуть в коридоре,  якобы поправляя  утварь, остановился у притолоки, постучал по ней для приличия и попросил разрешения войти.

Софья опять плакала перед моим приходом. И, хотя мое вторжение было подготовлено таким образом, чтобы дать ей время — следов  она устранить не успела. Заплаканные глаза, опухшее и оттого еще более детское лицо, измученный какими—то непосильными противоречиями взгляд.

— Я прошу прощения, — начал я, — за, может быть, неуместное вмешательство, за вторжение в ваше личное пространство. Осознаю, что это может быть вам неугодно, но не могу ничего с собой поделать.

Софья смотрела на меня с некоторым удивлением.

— В общем, Софья, я вижу ваше состояние и очень переживаю за вас. Не поймите меня превратно, но я хочу предложить вам посильную помощь.

Софья часто—часто заморгала. На ее лице отображалось движение мысли, какие—то противоречивые силы бушевали в ней, боролись и не давали принять решение. Мешали ей открыться.

— Но как? — наконец вымолвила она, — Как вы можете мне помочь?

— Я не знаю. Сперва нужно уяснить суть ваших проблем.

— Проблем, — она помолчала и вдруг разрыдалась. — Это не проблема, это, это беда, понимаете.

Софья плакала, а я молчал. Её бы обнять сейчас, прижать к груди, погладить по голове, думал я, успокоить. Но она это может расценить как посягательство на неё саму, как желание, как низменную похоть, как шанс воспользоваться её бедою в своих  интересах. И терпеть, силится и терпеть эти рыдания, это безотчетное горе  тоже нет никаких сил. Что же делать?

Я, сжавшись в упругий, из нервов мяч, еле держался. Пройдясь по комнате,   налил в кружку воды, поставил перед ней и вышел. Долго курил на крыльце, потом пошел обратно.

Софья успокаивалась, сидела опустив голову, терла по—детски, кулачками глаза, да изредка всхлипывала. Увидев меня — опять скуксилась и приготовилась зареветь.

— Не надо, — приказал я, — хватит. Соберитесь. Ваши слезы действуют на меня удручающе. Я сейчас тоже расплачусь. Так и будем оба плакать. Вот вам еще вода, выпейте её, и давайте уже решать проблему.

Выпив воды Софья первый раз улыбнулась и виновато попросила умыться. Умывшись, она вышла ко мне сама на крыльцо и попросила, чтобы я закурил.

— Мне, знаете ли, иногда очень нравиться, когда дымок щекочет ноздри. Но только иногда. Веет детством, знаете ли так. Дом вспоминается, брат мой, Юра. Вы же знаете моего брата.

— Да, конечно, знаю. Замечательнейший человек. Редкой доброты, редкой тактичности.

— Спасибо вам за теплые слова, Виктор. Он мне вместо отца. С детства меня воспитывал. Мама умерла моими родами. Я была очень поздним ребенком и организм мамы не выдержал. Я ее даже ни разу не видела. Не знала материнской ласки.

— Простите.

— Да ничего, ничего. Сегодня вечер такой хороший. Отчего— то так хорошо на душе вдруг стало. Было так плохо, так муторно, и вдруг — хорошо. Я обязана сейчас выговориться, а вы, Виктор, слушайте.

— Все что угодно, Софья. Я целиком к вашим услугам.

— Да. Мне иногда кажется, почему—то, что вы вечно ерничаете. Как—то придуриваетесь, что ли.

— Извините. Это вам только кажется. Так что там вы про Юрия?

— Да, Юра. Юра меня и воспитывал. Мне кажется в этом и есть его жизненная трагедия.

— Не понимаю, простите.

— Ну вы же знаете, у него с алкоголем проблемы… Так вот, я считаю, что это все из—за меня.

— Но почему?

— Когда я родилась, Юра уже был вполне самостоятельным человеком, взрослым, в возрасте. И, как любой мужчина в его возрасте, был морально уже готов создать  семью, понимаете?

— Пока не очень, если честно.

— А тут родилась я.

— Ну и что? Хотя, да, кажется понимаю. Вся забота о вас легла на него и из—за этого разрушилась его личная жизнь.

— Да, это такая трагедия была для него. И большое несчастье для меня. Я считаю себя причиной всех его бед.

— А он?

— Что он?

— Ну он так считает? Обвинял вас когда—либо?

— Нет, ну что вы, он очень тактичный в этом плане человек.

— То есть вы просто для себя сделали такой вывод?

Софья молчала. Вечер, вытащив из под солнечной печи всю небесную сажу трусил ее на землю и оттого все вокруг быстро темнело. В непроницаемой этой темноте лица моей собеседницы не было видно, но чувствовалось, что она сейчас расплачется.