– Ну, хуже ему не будет, правда? Не то чтобы ты подвергал его какой-то опасности, отправляя в хедер? И потом, после бар-мицвы всегда бывает отличная вечеринка. Встречаешься со старыми друзьями, ешь и пьешь больше, чем следует, зато получаешь удовольствие.
Ним широко улыбнулся:
– Самые разумные слова, которые я слышал на эту тему!
Доктор Левин кивнул со знающим видом:
– Скажу еще кое-что. Твой мальчик должен иметь выбор – это его право, его наследие. Подготовка к бар-мицве даст ему выбор. Это все равно что открыть дверь – а дальше ему решать, заходить или нет. Потом, позже, он может пойти по пути Аарона, а может – по твоему и моему. Или выбрать какой-нибудь третий. Что бы он ни решил, это уже не наше дело.
– Спасибо, – сказал Ним. – Вы мне сильно помогли.
– Я рад. Консультация бесплатная.
Пока они разговаривали, гостей прибавилось, и гул голосов стал громче. Добродушный собеседник Нима улыбался и кивал – очевидно, был знаком почти со всеми. Его взгляд упал на Руфь Голдман, которая беседовала с какой-то женщиной – Ним узнал в той профессиональную пианистку, часто дававшую благотворительные концерты в пользу Израиля.
– Твоя жена сегодня прекрасно выглядит, – заметил доктор Левин.
– Да, – ответил Ним, – я ей так и сказал, когда мы пришли.
Доктор кивнул.
– Она прекрасно скрывает свои проблемы и свою тревогу. – Он замолчал, потом добавил: – Это и моя тревога.
Ним посмотрел на него с удивлением.
– Вы сейчас про Руфь?
– Конечно. – Левин вздохнул. – Иногда мне жаль, что я вынужден лечить пациентов, которые мне небезразличны. Я знаю твою жену с тех пор, как она была маленькой девочкой. Надеюсь, ты понимаешь: мы делаем все возможное. Все.
– Доктор… – Ним почувствовал внезапный укол страха, холодный спазм где-то в животе. – Доктор, я ни малейшего понятия не имею, о чем вы говорите.
– Да? – Теперь был удивлен его собеседник, на лице которого отразилась смесь замешательства и вины. – Ты не в курсе?
– В курсе чего?
– Друг мой. – Доктор Левин положил руку ему на плечо. – Я совершил ошибку. Врачебная тайна – святое право пациента, каждого пациента. Он должен быть защищен от болтливых врачей. Но ты муж Руфи. Я думал…
– Господи, да что за тайна? – не выдержал Ним.
– Прости. – Доктор Левин покачал головой. – Спроси у Руфи. И скажи ей, что я сожалею о своей несдержанности, но также – что, по моему мнению, тебе нужно знать.
Смущенный, доктор поспешно отошел в сторону.
Следующие два часа были пыткой. Ним соблюдал все социальные ритуалы, знакомился с людьми, участвовал в разговорах, отвечал на вопросы тех, кто знал о его работе в ГСС, и все это время думал только про Руфь. Что подразумевал Левин, когда сказал: «Она прекрасно скрывает свои проблемы и свою тревогу» и «…мы делаем все возможное»?
Дважды он проталкивался сквозь толпу болтающих гостей к жене, но убеждался, что побеседовать без посторонних ушей не удастся. Ним понял, что придется подождать, пока они не окажутся вдвоем в машине по дороге домой.
Наконец вечеринка стала подходить к концу. На серебряном подносе выросла горка пожертвований на посадку деревьев в Израиле. Аарон и Рахиль Нойбергер, стоя в дверях, прощались с гостями, желали им спокойной ночи.
Руфь принесла из спальни свой палантин, и они засобирались домой.
К этому моменту гости почти разошлись, и им удалось улучить минутку наедине с родителями Руфи.
– Может, еще посидите? – спросила мать, когда Руфь целовала их на прощание.
Руфь покачала головой:
– Уже поздно, мама, мы оба устали. Ним в последнее время много работает.
– Если он много работает, корми его получше! – парировала Рахиль.
Ним усмехнулся.
– Я сегодня съел столько, что хватит на неделю. – Он протянул руку тестю. – Пока мы не ушли, хочу вам кое-что сказать. Я решил записать Бенджи в хедер – пусть у него будет бар-мицва.
На несколько секунд наступило молчание, потом Аарон Нойбергер молитвенно воздел руки вверх:
– Слава Господу, создателю Вселенной! Дай нам всем дожить в здравии до этого славного дня! – Глаза его за толстыми стеклами очков увлажнились.
– Мы еще поговорим подробнее… – начал было Ним, однако договорить не смог – родители Руфи разом сжали его в объятиях.
Руфь ничего не сказала, но несколькими минутами позже, когда они уже сидели в машине и Ним тронулся с места, повернулась к нему.
– Ты прекрасно поступил, хоть тебе и пришлось отказаться от своих убеждений. Что тебя сподвигло?
Он пожал плечами.
– Иногда я уже и сам не знаю, каковы мои убеждения. Твой друг, доктор Левин, помог мне привести мысли в порядок.
– Да, – кивнула Руфь. – Я видела, как ты с ним разговаривал. Долго.
Ним крепче сжал руль.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Ты о чем?
– О том, почему ходила к доктору Левину, почему встревожена и почему скрываешь это от меня. Ах да, твой доктор попросил передать, что он извиняется за свою несдержанность, но что мне нужно это знать… что бы это, черт побери, ни было!
– Да. Наверное, пора, – согласилась. В безжизненном голосе не осталось и следа от прежней веселости. – Только можно подождать до дома? Я тебе все расскажу, как приедем.
Остаток пути они провели в молчании.