Перекресток дорог.Книга 1

"Или я его убью сейчас или, если удастся отвлечь от двора Чиковых куда-либо подальше, потом, но все равно убью! — решил Дмитриев и пошел, притворившись пьяным, прямо на агента. — Холуй царский, хватит тебе жить и мешать хорошим людям!"

То ли побоявшись завязать в таком опасном для полиции месте драку с пьяным парнем, которого Карпов называл "отчаюгой", то ли сам Карпов ничего не подозревал за домом и двором Чиковых, а попал сюда случайно по своей ищейской привычке, но только он не принял вызова Дмитриева, резко повернул назад.

Дмитриев, шатаясь и горланя какую-то песню, ковылял за Карповым, пока не удалился с ним от дома Чиковых на большое расстояние и обеспечил выезд экипажей с беглецами на свои маршруты.

Присев потом на камень у забора какого-то сада и опершись по-пьяному спиной о стену, он погрозил оглянувшемуся Карпову кулаком и крикнул:

— Я тебя, шельма косоротая, все равно изничтожу…

Карпов расхохотался и показал пьяному парню комбинацию из трех пальцев. А между тем, решение Дмитриева было серьезным, и он вскоре попытался осуществить это решение.

Но… не станем забегать вперед в нашей документальной повести: всему — свое время.

…………………………………………………………………………………

Константин, кратко доложив Нине Николаевне предварительные итоги операции по освобождению товарищей из тюрьмы, сам переоделся в обычный репетиторский костюм и, заехав на первом попавшемся экипаже в гостиницу, пригласил с собою Вадима пробраться на бульвар перед тюрьмой, чтобы понаблюдать и послушать, каковы отголоски в народе на происшедшее?

Бульвар оказался запруженным сотенными толпами. Видимо, гром взрыва разбудил в народе надежду на новую революцию. Да и к этому времени социал-демократические агитаторы уже широко успели осветить реакционное значение избирательного закона от 3 июня 1907 года, по которому фактически трудовой народ лишался права на участие в выборах, устанавливалась в стране военно-монархическая диктатура крепостнических помещиков и крупной буржуазии. Арест социал-демократической фракции Второй государственной думы, массовые аресты и судилища в стране — все это накаляло сердца и умы трудящихся, так что взрыв, потрясший город, был ими воспринят в качестве благой вести, позвал их сюда, на стихийно возникший митинг и обмен мнениями.

— Вникайте, дорогой Вадим, слушайте, — говорил ему Константин. Они отпустили извозчика, пробирались сквозь толпу к окруженному народом солдату, который что-то с восторгом рассказывал слушателям. — Приедете отсюда в свою крестьянскую Щигровскую республику, обязательно расскажите, как борется Севастополь. Пусть ваши члены "Крестьянского союза" побольше жгут и взрывают крепости помещиков, как мы вот эту тюремную стену… И я приеду к вам!

— Опять что-нибудь помешает нам, — возразил Вадим. — Какая-то у нас с вами сложная судьба…

— Сложная, конечно, — согласился Константин. — Но иногда она благоволит. Чтобы я делал, если бы вы не выручили меня из-под надзора Ольги Васильевны?

— Да, чуть не забыл, — тихо шепнул Вадим на ухо товарищу. — Я же был у Ивановых, как и условлено, до самого взрыва, а потом заспешил в гостиницу, где мы должны были встретиться после операции. Так вот, скажу я вам, Ольга Васильевна вцепилась в мою руку, побледнела и сказала: "Где угодно разыщите Константина! Не случилось ли чего с ним?"

— А вы не проговорились? — всполошено переспросил Константин. — Ведь, если хоть немного проговорились, мне туда возвращаться нельзя…

— Ну, не-е-ет, у меня клещами не вытащишь слова, раскрывающего наши нелегальные тайны, категорически возразил Вадим, больно ущипнул Константина за бок. — Я лишь, чтобы от нее вырваться, сказал, что Константин по своему характеру не утерпит, чтобы не посмотреть, что же это произошло в Севастополе, и мне нужно спешить найти его, удержать от любопытства…

— Удержать от любопытства, — многозначительно повторил Константин эти слова… — Впрочем, это не очень плохо… Тсс, солдат снова заговорил.

— Ей-богу, не вру! — басил солдат, до которого теперь уже было совсем недалеко, даже хорошо были видны его круглые карие глаза, широкие бритые скулы. — Никакая там не граната брошенная, а целый полк восстал и по тюрьме из орудиев трахнул…

— Неправда! — набросилась на солдата перепоясанная фартуком толстая женщина с растрепанными волосами и забрызганными непросохшей мыльной пеной красными руками. — На втором этажу я стирала белье, и видела через окно всю эту страсть. Из земли выскочили огонь и гром. За наши грехи непростительные от бога такая напасть… Молиться надо, чтобы до светапреставления не дошло…

— Брешешь, Малашка! — пробравшись поближе, закричал на нее знакомый Константину старенький пастух в широкой соломенной шляпе. Сквозь дыру на макушке серебряным султаном торчала из шляпы косма седых волос. — Это наши ерои политические взорвали Вавилонскую башню, чтобы на свободу уйти и царя сбросить с трона собакам на прокорм… А ты о боге. Дура, ежели понятия не имеешь. Революция пробудилась снова…