Перекресток дорог.Книга 1

Но, будто убоявшись встречи с мальчишкой, возница вдруг повернул лошадь со шляха на каплинскую дорогу, подхлестнув кнутом. Телега затарахтела, заскрипела взахлеб. Не догнать. Наверное, поехала к краснокирпичному двухэтажному зданию семинарии, которое просматривалось через колыхание синеватого марева.

Обида на этого возницу, ненависть к карателям и с новой силой вспыхнувшее чувство одиночества так наэлектризовали Сашку, что он готов был решиться на любой поступок. "Я их дождусь и убью самого главного карателя! — в уме твердил себе Сашка клятву. Чтобы не заплакать, он задышал глубоко и часто. Платочек к глазам не приложил, чтобы веки не нагревались и не краснели, как у рыбешки-горчички. — Убью, все равно убью!"

Лишь в полдень на шляху заклубились облака пыли. Сашка увидел посверкивающие в серой густоте острые раздробленные огоньки, догадался: "Солнце отражается на ружьях, пиках, на кокардах. Эх, винтовка бы сейчас была! Трахнул бы по этим кокардам. Людей обижают, собаки!"

Заняв позицию у колодца и запустив руку в карман с осколками булыжника, Сашка почувствовал во всем теле какое-то обвораживающее спокойствие при мысли, что своей жертвенной схваткой с карателями он неминуемо вызовет ярость у населения, и оно начнет войну с этим ненавистным отрядом.

Но к колодцу вдруг повернул не начальник, а казак за казаком. Впереди ехал юнец с разбойно нависшим на лоб огромным каштановым чубом и дерзко глядящими карими глазами. Позади его — чернобородый пожилой казак в спокойно надвинутом до бровей картузе с алым околышем. Тень широкого козырька падала на вздернутый нос бородача, отчего все его лицо и особенно смущенные серые глаза казались незлобными, почти отеческими.

"На Дону у меня такой же сынок, — подумал казак, увидев Сашку. — Соскучился я, а вот приходится тут стрелять в людей, сирот множить…"

— Мальчишка, дай ведро! — властно крикнул чубатый юнец, сделав движение спешиться. Но Сашка моментально показал ему "дулю". И тогда чубатый пришпорил коня, направил на Сашку: — Изничтожу, подлец эдакий, фунт тебе проса в нос!

— Сам ты подлец! — Брякая ведром и перебегая на другую сторону колодезного сруба, высоким дисконтом закричал Сашка. — Ничего тебе не дам, кровопивец!

— Дашь! — выхватывая шашку из ножен, завопил казачонок: — Засеку, поросячья морда!

— Секи при неравных силах! — Сашка с такой силой хлопнул ведром о колодец, что недавно вставленное дно вылетело и, блеснув серебряным диском, с рыдающим звоном нырнуло в воду. — Ну, секи!

— Не трожь, Нестеренко! — пожилой казак ворвался на коне между Сашкой и чубатым. В это же время из ворот и калиток слободских домов высунулись десятки людей, наблюдая за происходящим. — Не видишь, зеленая ты ягода, что может произойти из-за парубка? Война с населением…

— Марш в строй! — поняв обстановку, скомандовал также бывший при отряде уездный исправник. — В городе напьетесь…

— Ага, собаки, напугались?! — торжествующе кричал Сашка в след ускакавшему отряду. — Давали бы все вам такой отпор…

Исправник придержал коня, намереваясь погрозить Сашке плетью, но не решился: у проезжающих мимо него казаков уже не было прежней молодцеватости. И плечи опущены, и шутки погасли и песню никто не запевал. Победа над сабуровскими мужиками сразу показалась теперь казакам не победой, а позором.

Дав коню шенкеля и вырвавшись снова в голову колонны, исправник со злостью подумал:

"Мальчишка, конечно, прав, что мы — палачи. И какого черта власть медлит с конституцией и политическими свободами и гарантиями! Разве же можно вечно держать народ в повиновении одними тюрьмами, расстрелами, ссылками? Посмотрел бы царь-батюшка в лицо этого мальчишки с ведром в руках. Ведь он предпочел быть убитым саблей, но не сдался. И таких несломных растет в России не один миллион. Обязательно преодолею я личный страх, напишу свое мнение губернатору…"

Губернатор Гордеев, заваленный ворохами донесений уездных исправников, гласных и негласных агентов, утратил сон и аппетит. Ему хотелось и что-то подсказать верховным властям, заодно и самому выглядеть перед историей хоть немного приличнее.

Наконец, он поставил последнюю точку и учинил подпись под текстом сочиненной им на имя директора департамента полиции бумаги.

Говорилось в ней, что дознанием и данными тайных политических агентов полностью установлено — выступление батраков графа Орлова-Давыдова и забастовка крестьян-арендаторов в имении Н.П. Дмитриева, приведшая к вооруженному столкновению с войсками, произошла по причине сложного стечения обстоятельств. С одной стороны, крестьяне были подогреты социал-демократической агитацией и прямым руководством. С другой же стороны, подчиненные мне органы власти действовали высокомерно и глупо. При рассмотрении жалоб отписывались стереотипами: "факты не подтвердились". Вникать же в сущность дела или не хотели или не могли по скудоумию своему. При этом или опирались на заведомо ложные версии ничтожных чиновников и дегенератов или тратили огромную энергию на розыски авторов, хотя полезнее бы оные жалобы рассмотреть в натуре и по существу написанного.