Перекрёсток семи дoрог

– Это у хоренов-то? – совсем развеселился возница. – Да уж, ты как скажешь… Вечно Рауфер наберёт себе блаженных, а потом удивляется… Ладно, слушай, мне всё равно. Дашь монетку – куды хошь свезу. Хоть в монастырь, хоть к речке.

– А к речке зачем?

– Да утопить их и дело с концом. Вот тебе охота с ними возиться.

– Абсолютно неохота, – честно ответил Деркач. – Да барон велел.

– Ну, и скажешь, что довёз. А куда они потом делись – твоя забота, что ли? Или Рауфер побежит проверять?

Деркач посмотрел на Хациса. Тот отрешённо смотрел в небо.

– Тоже верно. Вот, наверное, свезу в монастырь, да там и оставлю.

Урлух зарычал и обнажил клыки.

– Тихо ты, – прикрикнул на него Деркач. – А то и до монастыря не доедете!

И как бы невзначай потрогал рукоятку висящего на поясе кинжала.

До монастыря ехали почти три часа. За это время он дважды поил Хациса, и тот послушно пил. Урлух смотрел на него волком, даром что был лисом. И глухо молчал. Потом выехали из леса и открылась низина, где у излучины реки сверкал куполами монастырь. Деркач перекрестился на купола, возница тоже. У ворот их встретили двое монахов.

– По добру, по здорову, христиане! Ой, что это у вас? На продажу?

– Нет, помочь надо болящим, помолиться за них.

– За хоренов? Езжай дальше с Богом, мужичок, неча смеяться над истиной верой.

– Сгружай! – велел Деркач вознице.

Они втроём легко подняли сено с лежащим на нём Хацисом и положили у стены. Деркач честно расплатился с мужиком.

– Ну, обратно-то поедешь?

– Ты с ума сбрендил? Если я сейчас вернусь – Рауфер тут же догадается! Нет, я поеду, конечно, только отдохну немного. А потом уже обратно.

Мужик кивнул, развернул телегу и помчал назад. А Деркач обратился к монахам:

– А вы, робятушки, дозвольте помолиться в монастыре вашем. Я – истинный христианин, вот и крест мой, – он предъявил нательный крест и совершил крестное знамение. – А о чём молиться буду – то моё дело да господа Бога. Но, коли настоятель ваш против будет – дозвольте поговорить с ним.

Не прошло и получаса, как Деркач выехал из монастырских ворот на телеге, запряженной буланой кобылой, неспешной и сивой. На дно было уложено сено, покрытое тюфяками. А перевязанные тюки лежали по бортам, образуя подобие стен. Так же им выдали четыре плаща с капюшонами, уложенных в качестве подушки, несколько крынок молока, чистых тряпиц, ведро воды… Благословили в дальний путь.

И монастырь начал удаляться под мерный топот лошадиных копыт. А через пять минут Хацис подал голос.

– А я уже думаю, как бы тебя напоследок укусить побольнее.

– Я догадывался, – чуть обернулся Деркач. – И тоже думал, как бы это тебя перехватить. А то обидно, что укусят ни за что.

– Вас всегда есть за что кусать, – недовольно вмешался Урлух. – Хотя бы за ложь.

– Та ложь может вам жизни спасти, – безмятежно ответил Деркач. – Вот я наврал сегодня столько, что неделю отмаливать у Христа буду. Но то мои заботы. А вам следует…

Он помолчал, потом закончил:

– А я не знаю, что вам следует. И как мне об этом вам сказать? Вот я врал сегодня и тем, и этим. И вам врать буду, а что делать? И я вам не друг, не знакомец, никто я вам! Но барон, которому я служу, велел доставить вас до дома. А я, кстати, даже не знаю, где этот ваш дом и куда ехать! Но еду же.

– И куда же ты едешь? – оскалился Урлух.

– Пока что в то место, где можно будет твоего хозяина вылечить. Потому что вот встреться сейчас кто на дороге, завалим мы его сеном. А потом разворошим обратно, а он помер. И зачем тогда всё это? Ты лошадьми править умеешь?

– Не знаю, не пробовал. А что?

– Да покормить бы твоего Хациса.

– Давай лучше я сам его покормлю!

Деркач скептически посмотрел на хорена.

– Нет уж. Тебе не доверю.

– Это почему это? – навострил уши тот.

– Любишь ты его слишком.

– Что, так заметно? – хорен прижал уши.

– Может, и не так, а знаю я, что от любви излишней сейчас начнёшь его поить без меры. А лекарь говорил, что при ранении в живот пить нельзя!

– Да понял я, понял! Я буду осторожно!

Деркач ещё раз оглядел содержимое повозки и обратился к островку разумности:

– Слышь, Хацис… Хоть ты за ним проследи. Как бы ни хотелось тебе жрать – поостерегись, по пол-ложечки. И не спеши!

– Мне уже ничего не хочется, – едва слышно ответил лис.

Лошадка неспешно переступала копытами, телега подпрыгивала на ухабах, скрипела, попав в колею. А хмурое небо иногда выпускало солнечные лучи, которые били по глазам, но от этого становилось радостно, потому что тепло и светло. А потом тучи затягивали прореху и тоже было неплохо, хотя сразу же налетал порыв холодного ветра.

– Тебе не холодно? – обернулся к лису Деркач.

Но Хацис не ответил. Вместо него сказал Урлух:

– Спит. А вообще им не холодно.

– Почему это?

– Шерсть густая. У благородных от природы всё самое лучшее. И стать, и шерсть, и зубы, и слух, и нюх… Эх!

– А у тебя? Я смотрю, ты ж такой же, как они?

– Гррр! – Урлух клацнул зубами. – Я не такой!

Он порывисто вскочил и распахнул на себе одежду…. чуть не упав на от качнувшейся телеги.

– Я не вижу разницы, – честно сказал Деркач, даже не пытаясь рассмотреть подробности. – Иди сюда, садись.