Перекресток трех дорог

Не легче шагалось под знамёнами Харада и Ульду. Казалось, всё давненько знакомое и привычное – люди, караулы, даже дороги Фелбера: ступай себе да по обычаю смейся у огня на привалах с соратниками. Только нынче шёл он не их колдуном-мергом, по дружбе да ради забавы когда-то прозванным Йорги по второму имени, а самим героем легенды, за коим воины устремились на смертный бой. Они видели пред собой сына бога, сурового да могучего, только Ульду от того ни могущества, ни божественных сил не прибавилось. Ребята Харада – народ бывалый, на удачу да милость великих властителей полагаться непривыкший, но в этой битве, при исполнении древнего пророчества о конце миров, и они невольно искали веры, а одарить ей отчего-то порешили того, чья власть выходила всяко не более человечьей. Йорги то радости не доставляло, как не прельщала и честь вести к верной гибели многих из своих старых приятелей.

Туманы наваждения беспокоили его, как и Эйдре. Их казалось слишком много, вполне довольно, чтобы в любой миг занести кинжал да ударить в стену. Дядя с отцом поминали, что важен праздник, когда границы зыбки и ненадёжны, дабы вывести воинство в обход Межи, но за каким гвархом им войско да битва, когда один проскочит незаметно в мороке, а охранителей Мёрб сумела бы искусить с усилием не большим, чем потребовал бы выбор наряда к пиру? Балларг сказал лишь, что ей нужна кровь, а Йорги не стал расспрашивать. Сам вдруг уразумел, что требуется, дабы напоить прочих тварей нижнего мира перед выходом в Ирд. Да и простой люд господство дворов скорее признает после разгрома своих защитников в великой напророченной сече, чем от вести о поцарапанных костяным кинжалом камнях. Радга сухо согласился с догадками сына, а Ульда нежданное понимание измышлений родной тётки обрадовало не больше собственной роли в грядущем. Хотя от первого, как молвил, выслушав, Ферр, и был какой-то прок.

Они ступали сквозь наваждение к Великому Разделу нежеланными гостями и для своих, и для врагов. Чем ближе оказывалась стена, тем крепче становились опаска и тяжесть любой встречи. Люди по глупости желали своим защитникам неудачи попросту оттого, что не хотели верить в окончание мирных времён, в сам бой за Ирд да истину зыбкого пророчества. Их владыка хранил немое молчание после переданной Харадом ко двору вести, но всякий разъезд стражи Фелба чудились нынче друзьями не большими, чем войско драугров или мороки наваждения. Ведь вроде и запретить пройти по своим землям не запретил, да только помощи послать тоже важным не посчитал, а заместо предсказанных героев видел лишь троих преступников, чьё место на плахе.

Опасаясь рассердить князя, не явились с войском и иные таны. Труды Тагни, долгие дни пения легенд, длинные пути от поселения до другого, дали плоды скупые да скромные: только жрецы подхватили песни вестника и понесли по свету. Тиль, Вальги, Огаф, оставшийся теперь в замке да с тревогой ожидавший вестей, усердно трудились, читая баллады о тёмных временах, но всех стараний вместе взятых оказалось мало, и нынче в первую битву с Мергом вступал не гордый Фелбер, надел самого Ллива, а единственный Олкуд, и то мерещилось недобрым знаком, ведь пророчество было туманно, а победы Ирду никто не обещал. Наваждение будто чуяло людскую тревогу пред грядущим да издевалось, рождая в густом сизом нутре мороки давно погасших сигнальных огней на Великом Разделе, накрепко вселявшие в сердца воинов думы, что нынче они остались одни против всех трёх миров и подмоги ждать более неоткуда. Лишь парящие высоко над головами неясные тени двух алых соколов напоминали, что Дикая Охота на их стороне.

Войско Харада пришло загодя да широко раскинуло шатры у перекрёстка трёх дорог. Небольшой, но крепкий, будто недавно отстроенный участок стены светлее иных её частей, с зубастой кромкой камней, тянущихся лестницей по левому боку, высился перед лагерем. За ним расчерчивали горизонт северные горы, вгрызались, будто клыками, заснеженными пиками в неспокойное летнее небо. Сердце Ферра той порой окончательно объял лёд, а взгляд стал колким, будто суровая стужа. Он уже едва сдерживался, дабы от души не приложить древком очередного дурня, шепчущего о паршивых знаках на всякую мелочь, и лишь уважение к Хараду пока служило добрую службу терпению жреца. Ульду приходилось не проще, а недоверие тех, кого привык оберегать, изрядно злило. Потому Эйдре принялась утаскивать друзей на вершину Великого Раздела, играла им мелодии ветров да заодно убедилась, что голоса тех разносятся на многие сотни яр без труда, а стало быть, и в битве станут защитникам подспорьем.