Перекресток трех дорог

Наконец явились в таверну и остальные. Ферр, понизив голос, рассказал о своём плане, описал, чего ждёт от каждого, а после они пили пиво, на которое особо старательно налегал жрец, болтали о пустяках, – и временами нетрезвый голос почтенного сказителя Ирда перекрикивал любой гомон, – отмахивались от просьб о выступлении, да ждали, когда таверна достаточно опустеет. Последняя компания торговцев покинула зал глубоко за полночь – редко кто теперь решался бродить поодиночке, сбивались по несколько человек, судачили, что на толпу даже дух напасть не посмеет. Выждав немного, поднялся из-за стола и Ферр, подхватил посох, нетвёрдой походкой поплёлся к выходу.

Пошатываясь, жрец медленно переполз мост, заплетающиеся ноги словно сами собой тянули к пустырю и колючим ветвям шиповника. Сзади послышалось угрожающее рычание, и Ферр остановился, обернулся, тяжело оперевшись на палку в руках. Сквозь полуприкрытые веки присмотрелся к чудищу. Высотой с рослого мужика, косматое и бесформенное, оно замерло, широко расставив ноги, а морды было не разглядеть из-за падающей с головы шерсти, за которой и глаз не блеснуло. Лапы терялись в густом осеннем тумане, но тот не был наваждением, – лишь обыкновенная сырость, что обступала могучую фигуру местного проклятия. Оно застыло против неверного ночного света, потому виделось особенно жутким, а колючая шерсть будто сияла, топорщилась тонкими мерцающими иглами. Чудилось, тварь дожидалась, что жертва закричит, станет молить отпустить, но Ферр лишь пошатывался, глядел да молчал.

– Пощажу, коль отдашь свой кошель, смертный, – хриплым басом провыл дух, когда тишина затянулась.

– П-поди прочь, – с пьяной усталостью велел жрец, глухо икнул и добавил: – П-псина.

Чудище взревело, бросилось вперёд, замахнулось для удара. Ферр ловко увернулся от кулака, быстро подставил посох под ноги, и дух завалился лицом в кусты, заорал уже по-человечьи, барахтался, ломал ветки и пытался выпутаться из шипастых плетей.

Подоспели остальные – прежде крались в тенях позади, а колдунья отводила от них глаза чарами, но теперь в осторожности нужды не было. Съён с Ульдом вытянули неудачливого воришку из ловушки, размотали несколько слоёв шкур, Эйдре зажгла факел, осветила исцарапанного мужчину вёсен тридцати. Он попытался дёрнуться, но тут зарычал Игви, подошёл ближе, втянул запах у испуганного лица да оскалил клыки. Бывшее чудище отшатнулось от пса и село смирно.

– Обещал тебе духа – забирай, – весело предложил стражнику Ферр. – Больше вас с историями об откупе не побеспокоят.

Грабителя передали в заботливые руки дожидавшихся поодаль приятелей Съёна. Охранители Фелба поглядывали на смельчака-стражника с завистью оттого, что он рискнул довериться сказителю и этот вечер провёл с пивом под крышей таверны, а не в сыром переулке подле неё. Но всякий, окромя духа, оказался доволен исходом дела, посему простились тепло да приятно.

Друзья побрели обратно к центру. Опустевшие улицы манили пройтись по ним неспешно, пока схлынула толпа и замолк дневной шум, а чужое внимание или опасность удалось бы приметить издали. Они и не торопились – брели по мостовым, где-то останавливались надолго, другие места проходили быстро в поисках интересных видов да новых впечатлений.

Недалеко от центра города Эйдре обнаружила искусную статую, попросила посмотреть поближе. Красивый мужчина в простой одежде и с луком в руке обратил взор на север, у его ног верными псами восседали двое волков, а за спиной замер в камне дивный олень крупнее обыкновенных, с могучими ветвистыми рогами. На князя не походил ничем, не признать было в облике и знатного человека, а потому памятник в таком месте изумил колдунью.

– Ллив, – пояснил Ульд, приметив удивлённый взгляд девы. – Бог-Охотник из легенды о Разделе. Он стоит здесь уже века и станет стоять, пока жива людская память о защитнике Фелбера. Отец всякий раз водил меня взглянуть на него, когда мы бывали в городе.

– Защитник Фелбера? – Эйдре вгляделась в гордый профиль. – Разве он оберегал не всех? Отчего его прозвали не защитником Ирда?