Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Не знаю, куплю ли на 9 апр. Постараюсь, м<ожет> б<ыть> сегодня, хотя бы 1/10 — пополам. [61] Надо приветствовать Патр<иарха> Варнаву. [62] — Целуем Вас, милые, обоих. Господь с Вами. Мне подарили глубок<ое> кож<аное> кресло, и я теперь «плаваю» в мягкости. — Глубокий отдых — к глуб<окой> ночи!

Ваш всегда и присно Ив. Шмелев.

<Адрес И. С. Шмелева:>

Iv. Chmélov

2, B-d de la Republique,

Boulogne s/Seine

<Адрес И. A. Ильина:>

Herrn Professor Dr. — I. Ilyin

Sodener Str. 36 III

Berlin — Wilmersdorf

Allemagne

Deutschland

235

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <30.III.1935>

30, III, 1935.

Забулонь на Сене.

Ми-лый, дорогой, Иван Александры-ыч...!

Караул!! Погибаю, утонул, тащи-те, братцы...! За двенадцать дней я до-лжен написать два рассказа, да еще до Пасхи... два рассказа, да еще статейку, да еще... чего-то, сам не знаю! да пи-сем, да... «Пути Небесные» как-то продолжать, да самое ужасное — читать мне 13-го, а я «нового» рассказа не имею, а наобещал... билеты берут ску-по, 1000 и один концерт-вечер, живут собственными соками, голова кружится, и когда я буду отдыхать..?! И — где?! А тут еще эти «д’идантитэ», [63] хождение по мытарствам, конюшни, тыканье, да нансеновские пачпорта-налоги, да вот-вот эмпо, [64] да вот 15 терм [65]… какие все жупельные словно сны снятся страшные, «московские», та-щут меня... Ужас. А при сем я всегда топочу на месте, как дитенок, которого сейчас будут сечь, и он слышит, как розги ломают. Да еще анвалидам в календарь писать, да еще анвалидам сверх тех трех — надо хоть очерк дать, да еще... — ба-тюшки, погибаю, ради Господа, укройте меня... а мне в кресле хочется посидеть, мне уж 62-й в сердце стукнул, уж давно дерево срубили, из которого определено гроб мне делать, м<ожет> б<ыть> уж и доски готовы, и лак развели, и сургуч уже отлили, припечатывать, — тут сургучом полицейский припечатывает... Го-споди! Я будто уж и полицейско-комиссарскую физику зрю... этакой налитой, нос с горбинкой, спешит перед аперитивом стукануть по крышке — «готово к отправлению!» — можете отъезжать. А столько еще не дописано, недосмотрено, недодумано, недоахано, недо... плюнуто, столько в душе завязло, вилами надо, как навоз, с нату-гой... А как же Россия-то... так и скажется, не повеет ни весенним, ни зимним, не согреет, не освежит..? Да как же это так? Ночи надо не спать, дни не глядеть на свет, а все тук-тук-тук... для всеобщего употребления? — на машинке..? Да я же не машинка, я хочу немножко... «поме-ди-ти... ровать...» вдуматься, приготовиться к отъезду. Как же так? Я еще на ироплане не летывал, я десять месяцев чаю не пил, ни кофе, ни какавы, ни... во-дочки, ни селедочки. Я еще хотя бы 10 000 не выиграл в эту штуку, в Л. Н., [66] в Лез-Ненадо... а уж купил десятую долю, на Божью Волю. Я уж и Вас записал о здравии, под № 751730, в половинку — скоро дойду до двадцатки, падения римск<ой> империи, пол-ное. А тут мне приятель нашел кресло, из-под слона, «утоплое», сиди — как в ванне, сидя-спи... приволок на себе, чуть не погиб... и я не имею часика посидеть-подремать.

Да, написал ли я, что «золотое слово» Ваше для Инвалидов надо послать не поздней 10... в кр<айнем> сл<учае> — 12 — гн. Алексееву, 13, рю Паскаль. Не омрачите, хоть 50 строк, — у Вас не в строках соль, а что в за”строках.

Это самое важное. А вот, сегодня — языцы покоряются и поют «С нами Бог». Получил нежданно письмо от... Зинаиды Гип-пи-ус..!!!?? Даже руки затряслись не ответ ли на мое «таранное» от 25 дек. 1925 года?! И вот что... Хочу и Вас полакомить, а я облизнулся, как ворона с сыром на елке. Но тут, полагаю, — правда. Значит, есть еще она.

«Непередаваемым благоуханием России исполнена эта книга. Ее могла создать только такая душа, как ваша, [67] такая глубокая и проникновенная Любовь, как ваша. Мало знать, помнить, понимать, — со всем этим надо еще любить. Теперь, когда мы знаем, что не только «гордый взор иноплеменный» нашего «не поймет и не оценит», но и соплеменники уже перестают глубины правды нашей чувствовать, — ваша книга истинное сокровище. Не могу вам рассказать, какие живые чувства пробудила она в сердце, да не только в моем, а в сердце каждого из моих друзей, кому мне пожелалось дать ее прочесть. Хотя это не только «литература», а больше, — я жалею, что теперь не прежние для меня времена, и я не имею места, где могла бы написать об этой книге. Конечно, ее нельзя пересказывать, но отметить ее драгоценность, истинность лика России, который она дает, — для этого я, вероятно, могла бы найти нужные слова. Поэтому сегодня так особенно и сетую я, что негде больше сказать о том, о чем хочется... и, может быть, необходимо». «Крепко жму вашу руку, примите мой сердечный, искренний привет и сердечную благодарность за всю эту прелесть вашего Богомолья. Низкий поклон от нас обоих. Ваша Зинаида Гиппиус-Мережковская».