Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Запишите — для случаев. Узнал поразительное средство. Народное. Зеленые, — не сухие! — листья грецк<ого> ореха. Чуть ли не гангрену вылечивает. Знаю два поразит<ельных> случая. Одна старушка помирала... подкожное кровоизл<ияние> на голове и лике. Пошли страшн<ые> бурые пятна по лицу, как у покойников... Наложили ей пласт листьев на лицо и голову, на ночь, обвязали. Наутро... — ни-чего!.. бело-розовое лицо, ни следа!.. а листья стали сухими. Отдали себя. Другой: укусила оса в вену на руке. Два дня чесалось после ожога. Затем... пошли по руке «шарики», выше... под мышкой боль, рука покраснела, потемнела, распухла. Обложили листьями, обвязали. — Наутро — нет ничего! здоровая рука, свежая. Листья усохли. Ищут мне листьев, м<ожет> б<ыть> поможет?.. Запишите. Господня тайна. Вот и «ясень» все выяснил. А пенисилин?..

Листьями гр<ецкого> ореха и кончаю. Болезнь извела меня, 7 месяцев!.. Слава Богу, что нашел — чего мне стоило! — силы переработать и переписать — завершить «Л<ето> Г<осподне>»!.. Пропала воля... чего стоит заставить себя поесть, сходить на почту!.. А для меня всегда месяц октябрь — особенно! — и эти «темные» ноябрь-декабрь тяжки... будто «перевал» недостижимый... А до «солнца» еще полтора месяца! хватит ли?.. Ведь ни-кого у меня, не с кем словом перекинуться... все взято. Как бы — в сени смертной... не дай Бог! И вот, мне дадено. Бывало, Олечка укрепляла... прочитаешь ей... — а теперь...! в окнах тьма-дождь... впереди... мелькнет обманно искра света. Главное, воли нет творческой... лег-ко-сти!… А воображение живо, а потенциал чувствуется... а дни... тя-нутся, но — бегут! проваливаются в ничто.

Единственный свет — утешение — дружба Ваша, Ваши письма, Ваша забота... — затеплевает в сердце, и в глазах набегает жгучее, просится вылиться, — вот-вот на единый миг забвенья сущего...

Привет Вам, милые. Да сохранит Вас Господь.

Ваш полу-Шмелев.

Благодарю за «N. Z. Z.>». [766] Узнал (газет я не читаю) — prix N [767] — H. Hesse. [768] Скажите Вашу оценку эт<ого> нем<ецкого> пис<ате>ля. Достоин? Что создал? — применив В<аш> метод критики. Только В<ашим> мнением дорожу. Знаю я «Г’адамовичей». Candr писала — рада. Hesse тяжело больной лежит в невропатолог<ической> клинике. С кем бы из русск<их> писат<елей> сравнили Вы H. H? Чем, по В<ашему> мнению, руководился Ноб<елевский> Ком<итет>? Есть ли у Н. H такое, что д<олжно> остаться?… хоть бы для нем<ецкого> народа. Он — чистокр<овный> германец? Милый, отпишите.

К<а>к жалею, что не знаю нем<ецкого> яз<ыка>! Гимназия не дала, посл<едние> 3 года — любовь. Чудо было, что окончил, — и хорошо! — а семья... серенькая, какие тут гувернантки! Зато родной яз<ык> по-знал! Корю себя я: а мог бы! Полюбил же латынь! С латинистом говорил по-латыни, — и бойчей его!

<Приписка:> Ах, как хотел бы стать гимназистом... 3-го кл<асса>! и далее. Все бы перестроил, каж<ется>, — в себе!… Хоть и пороли меня не менее 2–3 раз в неделю, а... хотел бы. Часами босой, в одной рубашке простаивал в сенях на морозе: ничего! И уж не пороли бы. Умереть хотел не раз.

20. XI. 46.

Сейчас п<ись>мо от Candreia. Черт знает что!

Я ей ясно писал: если нельзя через В<аших> парижских послать мне эквивалент, пошлите почтой (от кого-нибудь, т. к. знаю — что у В<ас> нет отношений с проф. И. А. Ильиным), что эти деньги для Ш<меле>ва. И только. Я бы получил от Вас запрос, и все Вам стало бы ясно, и я просил бы Вас об изв<естном> одолжении. Нет! Она, вопреки всему, звонит Вам, беспокоит, навязывается (!), и все запутала. Ну, распутается... Но я прошу Вас, дорогой, простите меня за ее бестактность. Она, очевидно, простой вещи не поняла. Я просил ее тронуть остатки моего «резерва», на крайний случай. Мне все это страшно досадно. У меня с 38 г. были оставлены посл<едние> крохи в банке в Куре (бумаги), я не хотел их везти через Германию, — ехал в апр<еле> 38 г. в Прагу и в монаст<ырь> пр<е>п. Иова в Людомировой. Б<ольшая> ч<асть> распылилась, когда C по моей довер<енности> брала для меня и посылала мне. Я дважды получал через Office de Change, [769] по курсу 1 шв. ф. =10 фр. фр. Съел себя. А один посыл совсем пропал (при немцах) — 300–250 шв. фр. Этот немцы, каж<ется>, ущемили... В денеж<ных> отн<ошениях> C всегда была точна и всегда чиста.