Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

О «Путях»… Я сам задал себе сложнейшее: не только автор сказывает, а и «герой», весь в захвате. Это сложнейший прием воздействия на читателя, — оживляющий. Но и связывающий писателя. Почему я так? Не знаю. Так взялось. И я скоро понял, как соблазнил себя. В<иктор> А<лексеевич> — горит, умилен, рад возрождению... и потому — растекается и пристрастен, невольно, но это м<ожет> б<ыть> худож<ественно> оправдано. Зато — автор не оправдан. Вот и качайся, ищи на канате точку равновесия. Я подсушил теперь, вытер слезы и охладил порывы. Ахнул, сколько там сахарину! Ну, и... полущил. Еще увидел, что загрузил подробностями главное. Так, как я давал, надо на 10 книг. И я вырезал, не щадя. Стало, каж<ется> лучше, чище. Я мог бы защитить и «воробьевское». Да, не оправдано псих<ологичес>ки. На 99 проц<ентов>. Но в сотом пр<оценте> — м<ожет> быть. В «надрыве». Как раз — именно, при целомудрии. Дело в том, что в Д<ариньке> неистребимый инстинкт — дитя. Для нее это освящает все. И все же я принял Ваше указание. Можно и нужно обойтись без сего. Это ничему не служит. Я давно чувствовал в себе противление сему, — и — умилению. И знал, что все равно — вернусь, буду доискиваться, откуда во мне недовольство. Вы — сказали — откуда. Сов<ершенно> верно. И я благодарю. И в «Л<ете> Г<осподнем>» — будет смотр и пересмотр. Так у меня всегда. Остыв, опамятываюсь и нащупываю. Св<оего> рода «радиостэзия». Так поступая, без меры, можно и оскопить творимое... Репин 29 лет писал «Пушкин на Неве» — засушил, не вышел у него «Пушкин». Хорошо «стилюм вертерэ», [812] но знай ме-ру. Как неразумные родители... — можно и заласкать дитя. И оно сядет на шею им. Как остро о «фонаре»!.. — все во мне взыграло.

Что с Вами? давление крови у нас иначе изображается, Ваше мне ничего не пояснило. Почему кружение головы?.. Вы переутомились?.. Но В<аши> письма не свидетельствуют о том, слава Богу. Малокровие?.. Принимайте «селюкрин»! бычья кровь, препарат д-ра Кепинова, отличный, когда-то я писал Вам. Я вышлю Вам, если нет в Ц<олликоне>. Выпущено давно «биотерапией», оч<ень> дает охоту есть и выправляет в 3 недели. Сразу наполнитесь кровью, но в быка не обратитесь. Это — пастэровское, проверено. Пар<ижские> госпитали берут кил<о>гр<амма>ми, для перенесш<их> тяжелую болезнь. Напишите немедленно, вышлю. Любите ли сухие бананы? Они отличные здесь, выдел<анные> чисто. Пришлю, только черкните: м<ожет> б<ыть> любите — или Н<аталия> Ник<олаевна> — пожевать «сухое». «Бабушкин гостинец». Вкусней свежих, водянистых. Не шлю без одобрения, а то — забросите.

Маленько потешу...

Старушка с саквояжем: «извозчик, на Ваганьковское...?» Изв<озчик>, ласково-жульнически-с прищуром, как бы утвердительно, не вопрошающе: «вам, бабушка, туда только... обратно не поедете... — ?» — «Тьфу... Господь знает, ты ли раньше сдохнешь, я ли помру».

Еще. Бригадный осматривает отхожие м<еста>. — «Опять безобразие!.. почему орлами, стольчаки есть!?..» Завед<ующий> хозяйством: «Не уследишь, Ваше Пр<евосходительство>…!» Фельдф<ебель> шепчет... — «Что такое?… Ну, говори!..» — «Так что, В<аше> Пр<евосходительство>, вежливо сказать... усёру такого нет!… в полное удовольствие!… — говорят». — «Э’стэ-ты, подумаешь!..»

Еще, писал, кажется: Мужик в жарынь, о лошади, кот<орая> сосет в речке — пьет. «Сполоснет сердце — веселей побежит»,

Была кн. Тр<убецкая>. Уповает, что издадут. Каж<ется>, писал Вам: рукопись перевода Арт. Лютера уцелела — «Путей». Надежды скорого издания в Герм<анском> изд<ательстве> Бекштейна, в Мюнхене, — нет. План: переслать рукопись в Шв<ей>ц<а>р<ию>. Думаю послать Губеру во Фрауэнфельде франц<узский> экз<емпляр>. Если возьмусь, попытаемся — м<ожет> б<ыть> через посредство С. Горного, собир<ающегося> в Шв<ейцарию>, доставить манускрипт. Ад р. А. Л<ютера> — (в кружочке) № 16. Марбург на Лан, Тэйхвизенвег, 3, Дэйтшлянд-Гросессен, Америк<анская> зона.

Рощин — мал<енький> литератор. Гаденыш. Доносил ли..? — есть подозрения. Способен на это. Морда в пуху, немецк<ом>. Заглаживал, вступив в комм<унистическую> парт<ию>, франц<узскую>. Романов не писал. Он же Р. Днепров, спец<иалист> по церк<овным> делам. Поехал на святительские кулебяки. Вку-сит! 16 челов<ек> из Марс<еля> утекло.

«Лику» не читал. Каж<ется>, это 2 ч. «Арсеньева». Вы искрометно отметили. Думаю, не черпнешь нового. «Аллей» не читал.

На днях мне принесли мой москов<ский> 5 томик — «Волчий Перекат», там еще «Виноград», «Росстани» и «Весенний шум». 14 дек. 14-го г. я послал эту книгу из Москвы Леониду Андр<ееву> в Куоколо, в ответ на его посылку мне 24 книг полн<ого> собр. соч. «Просвещения». И вот, через 32 г. — в Париже! Просили тысячу фр. Не взял. К чему? Свою подпись знаю. Предложил за нее «Розу Иерих<она>» [813] с надписанием. Не взяли: «это не то, нам за «В<олчий> П<ерекат>» дают полторы». — «Габент суа фата либелли» [814] — так ли? «Свет Разума», с моим надпис<анием>, на поданной мне книге в Ужгороде, оказался в Мюнхене... Гуляют...