Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Сотни читат<ельских> п<исе>м... «Ваши «Л<ето> Г<осподне>» и «Бог<омолье>» — уводят в чистый мир, освобождают душу...» Вот на днях, из Берлина так писала вдова курск<ого> губ<ернатора> Катенина — О<льге> А<лександров>не. [807] Она и не знает, что мы знакомы. А спрашив<ает>, «были в Пари... не видели ли Ш<меле>ва, жив ли он?» И вот об успокоении от «Л<ета> Г<осподня>» и «Бог<омолья>». К<а>к сговорясь, повторяют то, что писали Вы... Я давно знал это. И вот, теперь — умоют.

Мне тяжко, мне темно, черно. Я страшно одинок... и эта болезнь...!

Горько... Мало меня била судьба?.. Все отняла... теперь до-катывает. По мелочишкам... Молчу-стенаю... сжал зубы... Ско-лько труда положено!.. и — для чего?!… Ну, кому-то что-то облегчал... а жизнь сжег, не я... — сожгло. Лишен даже слабой радости — видеть, что книги живут, творят. Не вижу детей своих... духовных. Горько.

Кончаю сим, невмоготу, ослабел. Почти неделю ел «вороб<ьиный> паек» (от язвы, ник<акой> охоты есть!).

О, эти одинокие вечера, черные ночи!.. Эти короткие дни — всегда мука для меня. И тянутся, и тя-нут... за душу. И приходит порой мыслишка окаянная... — уж не «газнуть» ли? Но если сил нет!… Не сделаю сего, у меня не все закончено. С с<альто>-м<ортале>… если можно, недели через две. Всегда страшусь. А почему дроворуб — левша?.. Впрочем, — левизна... — воспитала змей, отравивших Россию.

Не забывайте. К<а>к мало живых душ!…

Да и у самого — усыхает.

Привет обоим Вам, милые.

Так и не «потешил» Вас... — сил нет...

Ваш Ив. Шмелев.

436

И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <15.ХII.1946>

Дорогой Иван Сергеевич!

Вот уже вторую неделю лежу. Перебои в сердце, высокое давление 125/200, головокружения, слабость. Потому не пишу. Еле управляюсь с заработком. Радуюсь, что успел закончить по-русски «Поющее сердце». Переписывается. От Вас давно нет ни строки. Следующее сальто готово и ждет только Вашего распоряжения. Напишите скорее, хоть строчку (можно ли?). А то праздники подходят, почта будет завалена и заваляет.

Сердечно обнимаю.

15/XII. 1946

И.

Pro domo mеа: [808]

Как Феклунькин отец
Околеть хотел, подлец...
Околеть — не околел,
Только в клуне проболел...

437

И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <16.ХII.1946>

Милый и дорогой друг, Иван Сергеевич!

Вчера написал Вам запрос о сальто. Сегодня получил Ваше последнее письмо от 12. XII.

Вижу Вашу жизнь не житием, а подвигом, и братски приветствую Вас, да поможет Вам Господь. Крепко держитесь, никаким газом не соблазняйтесь, никакими печатными неудачами не огорчайтесь. Вы уже вошли в историю России и русской литературы; Ваши труды уже строят будущее. Знайте и верьте, что это так; и помышляйте только о новом совершенствовании своих созданий. Радостью исполнилось мое сердце, когда прочел, что Вы взялись за пересмотр второго тома Путей. Высшая свобода и мудрость художника — в том, чтобы не поклоняться своим созданиям, а судить их судом художественного Огня и Духа. Помоги Вам Господь! Если будет очень тяжело — «Приди и вселися в ны»… [809] Не бывает отказа в Духе тому, кто Его зовет. Есть во втором томе место, меня ранившее неприятием: после полдня кладбищных посещений и панихид — похождения на Воробьевке в откр<ытом> лесу — неск<олько> часов — психологически невозможно.

Этого не могло быть. Особливо при целомудрии или «святости». Вообще: не умиляй, дай самому умилиться. Восторг автора убивает самодеятельный — самородящийся восторг читателя. Но не стоит говорить: Вы сами все это знаете.

А теперь по пунктам.

1. Каша едет. Сын Ш<арлотты> М<аксимилиановны> в Нью-Йорке отнесся к делу очень серьезно. Она же и написала ему, чтобы спрашивал в рус<ских> колон<иальных> магазинах Нью-Йорка — «krupa-jadriza». Задержал Lewis (Люэс) с его забастовкой — но едет. И приедет.

2. Ник<олай> Викт<орович> Борзов пишет о чести и радости для журнала иметь от самого Шмелева «главу». Я бы дал из Лета Господня главу об исповеди. До слез — правдозрачно, тайноуханно и нежнолиственно.

3. Мне удалось достать для Вас еще здешних цветочков — из того же источника; не от Ш<арлотты> М<аксимилиановны>. Вот так, как было летом, того же качества и количества. Еще хватит на несколько месяцев вперед. Радость моя этому лекарству была велика и обильна. Не унывай, друже! Господь печется о Тебе!

4. О сальто Вы есте неверного воззрения. Вся суть сальто в том, что кто его делает, тот и рискует. Никогда еще не бывало так ни в одном цирке, чтобы прыгал клоун «Рыжий», а шею сломал бы себе от этого посетитель Иван Сергеев. Нет — это иначе. Кто прыгает, тот и рискует. Кто рискует, тот и расплачивается. Поэтому Сергеев должен сидеть спокойно на своем месте и ждать прыжков, ничуть не смущаясь и совершенно спокойно. Ну, может поаплодировать, если прыжок удался, а не удался — так следующий удастся. Voilà. [810] Слово мое крепко.