Переплетения

– Прости, старик, – сказал он без тени сожаления, – но со времен Вильдштейна [102] все изменилось. Мы боимся проверять что-либо на стороне, после могут возникнуть проблемы. Нам смотрят на руки, страшно даже попросить проверить что-нибудь в архиве. Напиши заявку, а потом позвони, и я постараюсь, чтобы ответа пришлось ждать не очень долго.

Выяснилось, однако, что «не очень долго» – минимум неделя. Шацкий холодно поблагодарил приятеля и предложил в конце разговора, чтобы Марек не стеснялся ему звонить, если появится необходимость. Тут-то я тебе, курва, и отомщу, подумал он, выслушивая традиционные заверения, что когда-нибудь они вместе посидят за пивом и вспомнят былые времена.

Он пробовал дозвониться и до Олега, но мобильник не отвечал, а в комендатуре ему сказали, что у комиссара важные семейные дела и он будет только после двенадцати.

Он закурил первую сигарету, хотя не было еще и девяти.

Что-то толкнуло его позвонить Монике. Она была в восторге и уверяла его, что давно на ногах, хотя он чувствовал, что разбудил ее. Шацкий был настолько озабочен убийством Телята, что даже не пытался флиртовать. Довольно официальным – как ему показалось – тоном он спросил, нет ли у нее знакомых или журналистских контактов в архиве ИНП. Невероятно, но они нашлись. Ее бывший парень со времен лицея закончил истфак, а потом приземлился среди километровых полок дел эсбековского архива. Шацкий не мог поверить своему счастью, пока она не сказала, что когда в последний раз виделась с приятелем, у того родился ребенок с синдромом Дауна и, возможно, он сменил работу на более прибыльную. Но обещала позвонить. Ему было пора идти в суд на начало процесса Глиньского к девяти тридцати, и он с сожалением закончил разговор.

Шацкий появился в зале в четверть десятого. В десять пришла протоколистка и объявила, что тюремная машина с арестантом сломалась на Модлиньской, перерыв до полудня. Он съел яйцо под татарским соусом, выпил кофе, выкурил вторую сигарету, прочитал газету вместе с новостями экономики. Тоска, тоска, тоска. Его заинтересовала лишь дискуссия о шедеврах архитектуры ПНР. Архитекторы считали, что их следует считать памятниками и взять под защиту. Хозяева зданий Центрального комитета и Дворца культуры и науки запаниковали: если придется бороться за разрешение пробить любую дырку в стене, у них никто никогда не арендует даже студию и здания превратятся в вымершую пустыню. Шацкий кисло подумал, что если бы сразу после восемьдесят девятого года Дворец культуры взорвали, не было бы проблемы, а в Варшаве уже построили бы настоящий культурный центр. Или еще больший Купеческий торговый центр. Черт его знает, в этом городе, порожденном «третьим миром», ни в чем нельзя быть уверенным.

В полдень перерыв продлили до тринадцати часов. Олег появился на работе, но Шацкий не хотел говорить по телефону, к каким выводам он пришел. Просил только не наезжать больше на Рудского и его компанию и продолжить исследование прошлого Телята, поскольку в нем, скорее всего, кроется ключ ко всему делу. Кузнецов не был готов говорить о следствии, признался только, что опоздал на работу, потому что у них с Наталией есть традиция: во второй вторник каждого месяца устраивать себе «беззаботное утро».

В тринадцать часов судебное разбирательство началось, и в зал ввели подсудимого, но отсутствовал адвокат, который «выскочил на минутку в канцелярию» и застрял в пробке, за что приносил сердечные извинения. Судья со стоическим спокойствием объявила перерыв до четырнадцати часов. Еле живой от бешенства Шацкий вложил деньги в покупку журнала «Newsweek», чтобы хоть чем-нибудь заняться. Перелистав еженедельник, он ощутил желание позвонить издателю и потребовать назад четыре с половиной злотых, потраченные на «Портрет современной польской проститутки» – эффектной, образованной, деятельной.

В четырнадцать он огласил, наконец, обвинительное заключение. Глиньский вины не признал. Больше ничего в процессе не случилось, поскольку время для варшавских судов было позднее, а защитник подсудимого изверг полтонны формальных причин, о которых Шацкий забыл сразу после их произнесения, но которых, однако, оказалось достаточно, чтобы отложить рассмотрение дела на полтора месяца. Он встал и вышел, не дожидаясь, пока Высокий суд покинет зал заседаний. С трудом сдержался, чтобы не хлопнуть дверями.

Обнаружив за дворником своего «Ситроена» квитанцию о штрафе за неоплаченную парковку, Шацкий лишь пожал плечами. Зажег третью сигарету и подумал, что ему стало искренне наплевать на свои принципы, что он – свободный человек и может курить, сколько пожелает.