Пересекая Африку

Женщины одеты столь скудно, что кусок ленты был бы достаточен, чтобы одеть женское население полудюжины деревень. Но, хоть они и пренебрегают одеянием, они много времени посвящают своим волосам, которые явно считаются важнейшей частью их туалета. Они самым тщательным образом их укладывают, а когда укладка закончена, обмазывают жиром и глиной, делая гладкими и блестящими. Некоторые придают волосам форму множества маленьких комочков, похожих на ягоды, другие — закрученных петель, которые располагают по-разному: иногда они отделены друг от друга, а изредка перепутаны в сложном беспорядке. В некоторых случаях волосы разделяют на массу толстых косиц, торчащих на один-два дюйма позади головы, а их концы убирают в своего рода высокий узор. Как правило, волосы опущены до бровей и вокруг головы на заднюю часть шеи, так что полностью скрывают уши.

Многие, далее, украшают голову куском листовой жести или <меди, который изрезан пробитыми в нем отверстиями, образующими причудливые узоры, а некоторые носят два >маленьких локона, свисающих по обе стороны лица. Существуют многочисленные разновидности в применении этих <мод в зависимости от индивидуальных вкусов, но все они имеют определенное сходство с описанными здесь.

При приближении к деревне Ша Келембе слышен был рев воды на порогах Лумежи, но я не имел случая увидеть их, так как дорога вела прочь от берегов реки.

Чтобы добраться до селения, мы прошли мимо зарослей, которые в Англии вполне могли бы по ошибке принять за декоративные кустарники, — с чем-то вроде лавров и лавроподобных, с жасмином, другими растениями, обладающими сладким запахом, и лианами, которые наполняли воздух своим тяжелым ароматом. Мне показалось, что я различаю запах ванили, но я не смог установить, от какого растения он исходит.

Алвиш, очевидно, был в хороших отношениях с Ша Келембе и сумел под разными предлогами задержать нас здесь до 12 сентября. Но, невзирая на эту дружбу, Ша Келембе здорово его обжулил и заставил уплатить двух рабов и ружье мата яфе — верховному вождю западной части Ловале, которого не следует смешивать с мата яфой в Улунде. Одной из рабынь, переданных таким путем, стала женщина, которая, как я имел основание полагать, была любимой наложницей Алвиша. А еще одну женщину из своего гарема он обменял на бычка — настолько он был непостоянен в своих привязанностях и совершенно бессердечен и бесчувствен.

В числе прочих предлогов для задержки здесь Алвиш выдвинул и такой: караван Жуана будто бы прямо перед нами, и, выступив сразу, мы должны будем с ним разминуться.

Пока мы подобным образам задерживались, обнаружился заговор с целью меня ограбить. И не сорвись он, я остался бы вообще лишенным средств на закупку рыбы, от чего нам сейчас приходилось зависеть: она была предметом обмена на продовольствие. Выяснилось, что Коимбра и еще несколько человек, включая и двоих Алвишевых рабов, прослышав, что у меня есть несколько вионгва, решили сделать попытку их украсть. Они уговорили одного из моих людей вступить в заговор и вознаградили его за сообщничество, выплатив ему около трети стоимости вионгва бисером при условии, что он совершит кражу.

К счастью, мой верный Джума, хорошо зная, как ценны эти вионгва, надежно запер их в ящик вместе с моими книгами и тем предотвратил их похищение.

Коимбра и его закадычные приятели прознали теперь, что у меня остаются только две штуки. А когда они увидели, что одна из них потрачена на покупку козы, это сделало для них очевидной несостоятельность всей затеи и убедило в том, что мало шансов получить какую-то компенсацию за бисер, который они израсходовали на подкуп моего человека.

Совершенно не чувствуя стыда за то, что провозглашают себя ворами, и подстрекаемые Алвишем, они предъявили претензию не только на стоимость бус, использованных на то, чтобы воодушевить моего человека меня же и обокрасть, но — с почти немыслимой наглостью — также и на стоимость рыбы, какую они бы купили на вионгва, удайся им замысленная кража. Конечно же, я с возмущением возражал против этой несообразной претензии, но Коимбра и прочие открыто заявили, что, ежели их требование не будет удовлетворено, они захватят как раба человека, которого подкупали.

Я в недвусмысленных выражениях сообщил Алвишу свое мнение о тех, кто эту неслыханную претензию выдвигает, равно как о тех, кто их поддерживает, помогая и поощряя таким образом откровенное воровство. Он отвечал, что, если требование не удовлетворить, его, Алвиша, вероятно, ограбят, и внушал мне, что мы не в цивилизованной стране. Коимбра и остальные, сказал он, — это «gentes bravos»[234], и они либо убьют, либо похитят моего человека, если грабеж, на который рассчитывают, не удастся.