Пересекая Африку

Чикумби сообщил нам в (высшей степени удивительные сведения о дороге между Бие и побережьем. Он заявил, будто она закрыта, так же как и дорога на Луанду. Утверждают-де, что шесть тысяч человек под началом четверых купцов соединились, чтобы попробовать прорваться, но не имели успеха. Алвиш уверял, что ту же историю слышал от каравана из Бие, который мы повстречали; по его словам, это была совершеннейшая правда. По категоричности такого заявления я сразу же сделал заключение о его лживости, в особенности же потому, что между Бие и Бенгелой существует крупная торговля воском, а где есть торговля, там должны быть и дороги.

Ставка Моны Пео была близко отсюда, но Алвиш решил его не навещать, так как он наверняка бы нас задержал на два-три дня. Там, кроме того, находились в качестве пленников некоторые жители Бие, и, если бы стало известно, что Алвиш посещал Пео, не добиваясь их освобождения, их друзья, как он сказал, в отместку за это разграбили бы его поселок. Однако после такого заявления мы пошли прямо к деревне Моны Пео.

Когда мы уже два часа были в пути, нас остановил в крупном селении вождь по имени Мона Ламба, каковой нам сообщил, что мы должны там остановиться и не выступать дальше, пока он не известит о нашем приближении своего сюзерена — Мону Пео.

Мона Ламба был приятного вида молодой парень, одетый в хлопчатобумажный сюртук с капральскими нашивками на рукаве и в юбку из красного тонкого сукна. И хоть он и вмешался в наше продвижение, однако же был очень любезен и пригласил меня и еще некоторых в свою хижину освежиться. Когда мы уселись, он достал огромную калебасу медовухи и наполнил мне кружку в пинту[236] объемом. Я очень хотел лить и осушил ее одним глотком, не зная крепости напитка. Я слышал, что Мона Ламба испытал великое восхищение по моему поводу ввиду того, что я не ощутил никакого опьяняющего эффекта, поскольку пинты обычно бывает довольно, чтобы напоить туземца допьяна. Эта медовуха — смесь меда с водой, сбраживаемая зерновым солодом. Она совсем прозрачна и обладает вкусом крепкого сладкого пива.

После полудня Мона Ламба доставил в наш лагерь дополнительный запас этого напитка, но я не поддался его настойчивым предложениям выпить, не желая портить сложившееся у вождя высокое мнение о моей трезвости.

Мона Ламба очень хотел получить мое австрийское одеяло, но я определил его цену в пять быков, поскольку, возможно, не смог бы без него обойтись. Тогда вождь пожелал в знак дружбы обменяться сюртуками, по я, хоть и оказался бы в выигрыше, не склонен был носить капральские нашивки, а потому, чтобы дать вождю понять, что разделяю его дружеские чувства, сделал ему небольшой подарок. На следующий день, прежде чем мы выступили, Мона Ламба снова был в лагере с еще одной порцией медовухи, которую он подогрел над костром. А так как утро было прохладное, я нашел этот прощальный кубок весьма приятным.

Короткий переход привел нас в долину, по которой бежал маленький ручей. По одну его сторону была скрытая среди деревьев деревня Моны Пео, а на другой мы устроили свой лагерь. Пришлось проявить величайшую осмотрительность, чтобы, рубя деревья для строительства, не тронуть какое-нибудь с ульями на нем.

Очень крупный отряд людей из Бие находился здесь, занятый сбором меда, и я обнаружил, что рассказы Алвиша о том, будто их удерживают насильно, были неуместной и беспричинной ложью. Алвиш закупил у этих людей сукно, и я попытался получить от него немного. Он пообещал мне его в обмен на долговую расписку, но потом снабдил меня примерно дюжиной ярдов вместо 40–50, о которых мы договаривались.

Во второй половине дня нас посетил Мона Пео в сопровождении эскорта из примерно 20 человек, стрелявших из ружей и громко оравших при своем приближении. Он был облачен в старый форменный сюртук, широкую юбку из набивной ткани и просаленный ночной колпак, а непосредственно за ним несколько мужчин несли громадные калебасы с медовухой. Вождь настоял, чтобы я вместе с ним принял участие в выпивке, но, поскольку вокруг были мои люди и они присоединились к нам в дегустации этого напитка, его потребили весь без каких-либо бедственных результатов. В виде презента Мона Пео принес мне немного муки и свинью, бывшую при последнем издыхании и скончавшуюся естественной смертью сразу же по прибытии в лагерь. Но, извинившись за столь малое подношение продовольствием, вождь дал мне ткани, чтобы что-нибудь купить для моих людей.

Когда пришлось делать ему ответный подарок, я был сильно озадачен, но вождя удалось удовлетворить фланелевой ночной рубашкой. Имея его ткань в дополнение к той, что выпросил у Алвиша, я оказался в состоянии снабдить своих людей (каким-то количеством рационов, но меня это оставило без средств. Мона Пео просил у Алвиша раба, с которым тому очень не хотелось расставаться, так как он утверждал, что сможет получить за него в Бенгеле 50–60 долларов. Возникший таким образом спор задержал нас на день, хотя и закончился передачей раба.