Перешагнувшие через юность

В поход воины комсомольского полка выступили раньше, чем кончилось время привала. Не до отдыха, пока хозяйничают на нашей родной земле враги.

Глава двенадцатая

1

Действительно началась карусель, как предвидел Евтушенко. Чем ближе к Ростову, тем больше самолетов фашистских. Они перелетали через Дон, бомбили все живое, что двигалось.

Вот в чистом, без единого облачка, небе проплыла эскадрилья «хейнкелей». Грузовые бомбовозы сопровождали юркие истребители. Звено «мессеров» забавлялось: то взмывало вверх, то ныряло вниз. На пути деревня Круглик. Ее начали обстреливать из крупнокалиберных «машингеверов». Заметались у хат женщины с ребятишками, заголосили.

— Что делают! — возмутился Белоконь, наблюдая в бинокль за происходящим. — Первая рота! Приготовиться к стрельбе по самолетам! Огонь открывать по моей команде!

Рота рассыпалась в степи. Саперы ложились на спину, устанавливали постоянный прицел. И над степью вырос лес винтовок. Среди них чернели стволы ручных пулеметов.

Четверка «мессершмиттов» прогулялась по длинному эллипсу.

— Целиться три фигуры вперед! — скомандовал комбат. — Залпом пли!

В воздухе треснуло, будто кто-то разорвал холстину. Самолеты шмыгнули ввысь, начали юлить и лавировать.

— Лови синицу в небе, — огорченно произнес кто-то.

— Эх, промазали! — досадовал Белоконь, пряча пистолет в кабуру. — Хоть бы одного свалили!

«Мессершмитты» опять появились над батальоном. Но уже не было ни у кого охоты стрелять по ним, посылать пули в белый свет, как в копеечку. А Белоконь не унимался.

— Залпом пли! — закричал он.

Снова над головами треснуло. И тут один «мессер» спикировал, да так, что не вышел из пике. Оставляя за собой шлейф дыма, он клюнул носом у самой дороги, пропахал длинную борозду.

То-то ликовали в первом батальоне! На радостях люди обнимались, кричали что-то. Не все гулять безнаказанно фашистам в советском небе. Один догулялся.

К месту происшествия прибыли представители штаба 216-й стрелковой дивизии. Забрали у разбившегося пилота документы. С трофейным пистолетом Белоконь не захотел расставаться.

— Всю войну с ним пройду, — сказал он.

Батальон двигался медленно. Люди измотались. Было неуютно и голодно. В животах урчало то у одного, то у другого, то у третьего — прямо настоящая перекличка. Ростов близко, да сил нет. Перед станцией Большие Салы двое отстали.

— Пятницкий, узнай, в чем дело, — обратился Белоконь к комсоргу третьей роты. — Почему двое еле двигаются?

— Товарищ майор, сержант Ильченко и рядовой Рыженко совсем ослабли, — объяснил Пятницкий.

— Тогда передай им: пусть задержатся на рубеже заграждения. Отдохнут немного, а заодно понаблюдают за противником. В случае чего предупредят нас выстрелом. Мы остановимся сразу за станцией, недалеко.

Рыженко и Ильченко с облегчением опустились на пыльную траву. Залегли у дороги, замаскировались. Вроде спокойно все. Солнышко светит, ветерок кожу поглаживает. Вот только в головах мутится от голода, никак не поднять их. И рокот какой-то.

Собрался с силами Ильченко, посмотрел на дорогу. Да это же немецкие мотоциклы рокочут! Все ближе и ближе. Надо выстрелить, предупредить батальон.

Но батальон и без предупреждения заметил противника, занял оборону в придорожных лесопосадках. Все бойцы там, а двое, Ильченко и Рыженко, здесь, отдельно от своих. Каково им?

Мотоциклисты проскочили мимо них и скрылись в притихшей станице. Потом промчались грузовики с кузовами, битком набитыми автоматчиками.

— Поползли в коноплю, — предложил Ильченко напарнику. — Ползком нам до батальона не добраться — сразу заметят нас. Придется ждать вечера.

Лежат они в конопле час, лежат другой, третий. Чего бы сейчас не отдали за то, чтобы быть вместе со всеми! Валяйся тут. За стеблями конопли их незаметно. Зато им все видно, что творится у крайних хат. Шныряют по дворам немцы, но нечем им поживиться. Видно, станичники давно уже на голодном пайке сидят. И враги отбыли куда-то.

Стало темнеть. По тропинке рядом с коноплей проехал на велосипеде щеголеватый немец. Он так нажимал длинными ногами на педали, что рама скрипела.

— Вот бы заарканить его! — прошептал Рыженко. — То был бы «язык»…

Ильченко вздохнул:

— Где нам с ним справиться? Видишь, здоровый какой? Верзила!

— А все-таки надо попробовать…

Верзила прислонил велосипед к побеленной стене хаты и отправился в курятник. Там, конечно, никаких кур не было, однако он продолжал шарить по углам. Может, думал, что хозяева припрятали что-нибудь под соломой? Нагнулся, широко расставил ноги. Тут на него и набросились бойцы. Заломили руки, скрутили снятой с гвоздя веревкой, а рот заткнули кляпом из двух носовых платков.

— Тихо, понял? — Рыженко погрозил верзиле кулаком. Возле немца, такого огромного, он казался совсем крохотным. Но откуда только энергия взялась! — Поднимешь шум, пристрелю, понял? — И он для наглядности потряс еще своим автоматом. — Вот что тебе будет, ефрейтор!