Перешагнувшие через юность

Обессиленный рухнул рядом с Черкасовым. Успел заметить улыбку друга. И потерял сознание. Последний раз улыбнулся тогда Павел Черкасов. Сомкнулись его черные ресницы, окаменело лицо, нос заострился. А небо, уже совсем голубое, осветилось солнцем. И не было в нем больше «фокке-вульфа», который убил комсомольца. Сделал свое черное дело и улетел.

Романовского отправили в госпиталь. Черкасова похоронили на вершине перевала, чуть западнее дороги. На дощечке надпись: «Красноармеец Черкасов Павел Иванович родился в 1924 году, погиб 28 августа 1942 года».

Саперы сооружали «ложные мостики» на пологом повороте, когда подкатил санитарный автобус. Притормозил. Из него выпрыгнула синеглазая девушка с санитарной сумкой через плечо.

— Хлопцы, где Черкасов Павлик?

Ребята переглянулись. Тарасевич махнул рукой в сторону перевала.

— Там он.

— Теперь ему медицинская помощь не нужна, — тихо добавил Греков.

Девушка не дослушала — она очень торопилась. Забралась в машину, и та рванула с места. Сегодня они должны обязательно увидеться: Павел и Оксана.

Автобус взобрался на ровное горное плато. Шофер подрулил к ветвистому скальному дубу, остановил машину. Над группой красноармейцев грянул прощальный винтовочный залп. С кем расставались они? Оксана поправила косынку, пошла взглянуть на свежий холмик земли.

Она все ускоряла шаги, почти бежала, и жесткая сумка била ее по боку. Почему так тоскливо? Какая-то тяжесть навалилась на Оксану. Пришлось встать, перевести дыхание. Земляной холмик уже близко. На дощечке буквы. Что такое? Нет, не может быть! И все же она заставила себя дочитать. Вот, значит, как встретились…

Оксана прислонилась к дубу и медленно сползла по нему вниз на твердые комья земли. Шофер охнул, стал поднимать ее.

— Голубушка! Очнись!

Красноармейцы обступили их.

— К жениху, видишь, приехала, а жених-то мертвый, — ответил на их расспросы шофер. — Голубушка, — обернулся он к Оксане, — ты поплачь, легче будет!

Глава пятнадцатая

1

Наступил сентябрь, а солнце светило по-летнему. И зелень была свежей, сочной, желтизна еще не тронула ее. Шумели широколиственные деревья по склонам гор.

Седьмая рота шла на задание. А тут откуда ни возьмись — целая эскадрилья. Налетели вражеские самолеты, атаковали саперов. Когда узнал об этом Визиров, он в отчаянии сдавил руками виски.

— Есть потери, Бенецкий?

— Нет, товарищ подполковник. Обошлось, к счастью. Только оглушило многих. И красноармеец Кутепов лишился речи.

Удивительно, как бомбы никого не задели. Сыпались ведь с каждого самолета, словно фасоль из лопнувшего стручка, обезобразили всю местность. А люди уцелели. Сейчас они сгрудились возле Визирова, делились с ним пережитым.

В сентябре в полку прошли большие изменения: выбыл командир полка Насонов, был отозван в политуправление Черноморской группы войск Закавказского фронта и направлен для выполнения спецзадания Киселев, секретарем партбюро полка избрали Кушкиса. Последнее особенно взволновало ребят. Поэтому они пользовались случаем — допытывались у подполковника Визирова:

— Кто же теперь нами, комсомольцами, руководить будет?

— Тот, кто руководил у вас в роте, — сказал командир полка. — Илья Архипович Холодов.

— Илюша? — вскричал редактор боевого листка Тарасевич Миша. — Комсорг нашей роты?

— Он самый.

— Вот здорово!

Визиров обрисовал обстановку на фронте. Противник не сумел прорвать нашу оборону севернее Туапсе. Обломал себе зубы здесь. Наверное, теперь попытается нажать на фланги. Во всяком случае, уже нацелился на Волчьи Ворота, чтобы опуститься в долину реки Псекупс. Встретил там отпор со стороны 395-й стрелковой дивизии генерала Петраковского. И вот пытается прорваться через Островскую щель, охватить Туапсе справа и слева. Главный удар стремится нанести в лоб.

— Вы, товарищ Юрасов, обратите внимание на восьмую роту, — наказал Визиров. — Эта рота в самом невыгодном положении. Семятковский отозван. За комбата — Евтушенко, он опытен, но молод еще. Помогайте ему. Прямо завтра же постарайтесь наведаться в восьмую. Попутно загляните на КП комдива тридцать второй.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

Восьмая рота сооружала траншеи для 80-го гвардейского полка на вершине крутой горы за Куринской. Одну из групп возглавлял комроты Ревунов, другую политрук Никоян. Оба поторапливали саперов, потому что начнись интенсивный артобстрел — и негде укрыться. Скальный грунт плохо поддавался, дно вырубали ночами, когда противник успокаивался, замолкал хоть ненадолго. Но стоило посильнее стукнуть киркой, и немцы в ответ посылали сюда мину за миной.

Приноровились саперы к дневной работе. Укрывались ветками, бурьяном маскировались и колупали каменное дно ломиками. Враги палили из минометов, но их «посылки» перелетали через бойцов, падали далеко за ними.

Похоже было, что гитлеровцы накапливаются для атаки. Так и есть! На горе еще гремели мины, а у подножия уже зашелестели на ветках листья. Автоматчики устремились на подъем без выстрелов. Их вовремя заметили, красноармейцы застрочили из пулеметов. Но враги лезли напролом, подгоняемые резкими командами.