Начался март, подготовка к суду вдохновляла ее, ночами она готовила речи, стратегии, и это чудесным образом заставляло ее хотеть большего.
Впервые за время учебы в старшей школе домашка была облегчением. Описав в очередной раз Круг Смерти, я обрадовалась, когда Майя ушла на репетицию дебатов, и занялась последними штрихами своей адаптации «Бури».
Я сдала свою работу на следующий день. Мисс Пек кивнула и сказала «спасибо». И когда все сели, она постучала по стопке бумаг длинным красным ногтем указательного пальца и сказала:
– Сегодня мы будем исполнять сцены из ваших адаптаций.
Я хотела сказать, что мы не были театральным кружком.
– Мэм, – раздался голос с задних парт, – мне интересно, почему вы хотите, чтобы мы сыграли свои адаптации.
Мисс Пек посмотрела на заднюю часть комнаты.
– Генри, – медленно сказал она, ее техасский акцент зазвучал сильнее, – это отличный вопрос, – она снова постучала пальцем по бумагам, а потом подняла его в воздух. – Я узнала, что пьесы, поскольку они создаются для сцены, нужно читать вслух. Иногда диалог звучит странно или неудачно, а без игры и не заметишь. Так вы сможете отточить диалоги и слова.
Я повернулась и посмотрела на Генри, того Генри, который в начале семестра шептал Майе во время дебатов мое имя. Он был крупным, со светлыми растрепанными волосами, сильным носом и румяными щеками.
– Мисс Пек, – продолжил Генри. – Я понимаю, и в этом есть смысл. Но наше выступление будут оценивать? Это не урок актерского мастерства.
По классу пронесся смех.
Мисс Пек улыбнулась, показывая трещины губ, куда не попала утром ее розовая помада.
– Ты прав, Генри. Это не урок актерского мастерства. И вас не будут оценивать за это. Так что прошу вас, – она чуть не сорвалась на техасские словечки, – рассматривать это как упражнение. Это упражнение, чтобы написать лучшую пьесу, определить лучшую адаптацию Барда. Этот навык пригодится вам в жизни. Не удивлюсь, если кто–то из вас станет журналистом, писателем, даже спичрайтером. Или, – сказала она, в этот раз встав и обойдя стол, приблизившись к нам, – вы можете стать ораторами. Чтение ваших сочинений вслух улучит ваш стиль письма и креативность. Потому каждый получит шанс прочесть свою работу. Начнем. Я случайно назначу напарников и сцены из ваших пьес.
Случайно. Почему учителя всегда так говорили? Они думали, что мы не понимали, что все это не случайно?
– Эмили и Брент. Возьмете пятую сцену из «Ромео и Джульетты» в версии Эмили и седьмую сцену «Гамлета» Брента.
Ох, как случайно.
– Джулия и Джонс. Вторая сцена из «Отелло», третья из «Антония и Клеопатры».
Больше случайностей. Пусть нас накроет ими!
– Алекс и Генри, – начала она, – давайте сделаем восьмую сцену из «Троила и Крессиды» и первую из «Бури».
Я смотрела на нее, широко раскрыв глаза, ожидая кульминации. Она ведь должна была наступить, да? Это же мисс Пек. Она считала себя очень смешной. Так она шутила.
А она дальше произносила имена учеников, названия пьес, номера сцен, но я не слышала, было лишь «бла–бла–бла» на фоне.
Когда она закончила, она разделила нас на группы. Я не двигалась. Генри большой мальчик, может меня найти. Он прошел в переднюю часть кабинета, опустился за соседнюю парту и произнес мое имя:
– Алекс Патрик, – сказал он как персонаж в фильме, который следовал за кем–то по горам, рекам и полям и нашел добычу.
Мне не нравился его тон, и я парировала:
– Генри Роулэнд, – едко сказала я.
Он опустил большие ладони на край парты и склонился ко мне, задние ножки его парты приподнялись.
– Я знаю, кто ты, – прошептал он. – Картер все о тебе рассказал. Я уже хочу увидеть. Как ты получишь по заслугам на суде.
В комнате появился холод, все замерло. Небо было черным, комната – темной, никто не мог пошевелиться. Я не могла шелохнуться.
– Но твоих друзей–птичек нет в классе, да? – добавил он.
Он отклонился, все ножки парты вернулись на пол. Он развалился на стуле, выглядя круто и спокойно, взял бумаги на парте – мои бумаги, мою сцену, мои слова. Я хотела вырвать их из его больших ладоней. Я хотела забрать их, порвать и бросить кусочками в урну, чтобы никто не увидел, что я написала, тем более, Генри.
Я прочла его сцену, стало хуже. Потому что у него была сцена любви, а в моей «Буре» – попытка изнасилования Миранды Калибаном. Я бы сделала все, лишь бы выбрать другую сцену. Но тут не было Пересмешников, чтобы спасти меня от грядущего. Мисс Пек хлопнула в ладоши.
– Ладно, приступим. Поднимаетесь и читаете сцены.
Она посмотрела на меня и махнула рукой.
– Алекс, Генри, начнем с вас.
Боже, прошу, ударь по классу молнией. Кто–нибудь, включите пожарную сигнализацию. Землетрясение, потом – что угодно. Только бы я ушла отсюда.
Генри встал со стула, сжимая страницы. Он невинно сказал мисс Пек:
– Начнем с пьесы Алекс, да?
Она кивнула и радостно пожала плечами.
– Конечно.
Я встала, сделала пару шагов и повернулась к классу.
– «Я так долго ждал этого», – начал Генри.
Слова, которые я написала, звучали гадко на его языке. Так гадко, что меня могло стошнить. И стошнить на него, фонтаном, как в фильме ужасов.